Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Во время коммеморативных праздников, в частности 21 января, 10 августа и 9 термидора, сжигали два трона — Капета и «тирании триумвиров» — либо же просто чучело увенчанного короной якобинца. Конвент даже рассматривал вопрос о слиянии воедино двух праздников — 10 августа и 9 термидора, чтобы таким образом одновременно отмечать торжество Республики над «двумя тронами» [16] Ср.: Messager du soir. 4 pluviôse an III; Archives départementales. Allier 791 (информация, предоставленная Моной Озуф); Fuoc R. La réaction thermidorienne a Lyon. Lyon, 1975. P. 72-73; Moniteur. Vol. 25. P. 315, 354. Конвент и сам символически сблизил «двух тиранов», приняв 21 января 1795 года, в ходе празднования годовщины казни Людовика XVI, декрет, учреждавший коммеморативный праздник в день 9 термидора — день свержения «последнего тирана». И наконец, отметим отдаленное эхо этого слуха: газета Фрерона Orateur du peuple в номере от 5 вандемьера сообщала, что, если верить информации из... Мартиники, Робеспьер взял под свою защиту детей Капета, намереваясь перевезти их в Лондон. . С другой стороны, слух о Робеспьере-короле станет наваждением для историографии 9 термидора: начиная с III года он будет находить своих яростных сторонников и страстных противников. На момент III года граница между теми и другими была довольно четкой: слух защищали одни только термидорианцы и отвергали одни лишь роялисты («робеспьеристов», чтобы с ним бороться, еще не было...). Проиллюстрируем эти точки зрения двумя примерами: Куртуа и Монжуа.

Куртуа, которому поручили сделать доклад о событиях 9 термидора (он выступил с ним лишь 8 термидора III года, «в канун годовщины свержения тирана») и который сразу же сделался официальным историографом этих славных дней, в общем и целом возвращается все к тому же слуху: печать с цветком лилии; мешочек с надписью «великому Монарху»; «оргии» в Отёе, Пасси, Исси и т.д.; подозрительные проекты в отношении «детей Капета». Этим проектам он дает новую интерпретацию в духе Макиавелли, приводя в качестве доказательства упомянутое нами выше воззвание Коммуны. Робеспьер и его сообщники хотели освободить из Тампля этих детей, «эти невинные остатки виновной семьи», чтобы прежде всего бросить на Конвент «гнусную тень подозрения в желании возродить королевскую власть». А далее, реализовав свои «кровавые планы в отношении Конвента», они бы умертвили этих детей, «чтобы не бояться соперничества с их стороны». Тем самым «неисправимые роялисты», надеявшиеся благодаря Робеспьеру «вновь увидеть на троне последнего отпрыска Капета», оказались бы жесточайшим образом обмануты: лилия в руках заговорщиков была лишь приманкой, должной «привлечь к ним иностранные державы». Куртуа даже распорядился выгравировать в конце своего доклада «отпечаток этого королевского клейма» и в свою очередь добавил новые разоблачения по поводу этой печати [17] Courtois Е.-В. Rapport... sur les événements du 9 thermidor. P. 24-27 73-75. . Такова в целом «ослабленная» версия, касающаяся «роялизма» Робеспьера. Чтобы претворить в жизнь свои бесчестные и тиранические проекты, Робеспьер, без сомнения, пользовался королевской печатью и детьми Капета, однако в глубине души он оставался простым негодяем, который не остановился бы перед детоубийством, а не настоящим претендентом на трон. Впрочем, и Куртуа посвящает всей этой истории лишь несколько страниц своего объемного доклада и не особенно старается согласовать ее с другими утверждениями по поводу проектов «заговорщиков». Этот доклад пользовался плохой репутацией даже среди «термидорианцев». Всем было известно, что его автор — бессовестный лжец. Все знали, что он украл множество документов из найденных у Робеспьера бумаг, которые были ему доверены и по которым он делал предыдущий доклад. В частности, некоторые бумаги он оставил себе (всегда могут пригодиться), а некоторые вернул заинтересованным депутатам Конвента — особенно письма с клятвами в верности Робеспьеру (а за ними после 9 термидора приходили многие). Тем не менее никто в Конвенте не счел выгодным противоречить докладу Куртуа; самое большее — ограничились разговорами в кулуарах.

Феликс Монжуа, явный и воинствующий роялист, автор первой роялистской истории 9 термидора, анализирует все свидетельства о проектах «заговорщиков», в особенности Робеспьера: тот-де намеревался одолеть Конвент, равно как и все остальные власти, и стать «диктатором или трибуном»; он собирался оставить Франции наименование Республики, однако планировал править «как деспот вместе с Сен-Жюстом и Кутоном». Рассказывают также, «что он собирался ни много ни мало стать королем французов, присвоив себе и титул, и могущество... Вот последняя версия этих планов. Говорят, что он собирался посадить на трон отпрысков королей Франции и воспользоваться блестящими перспективами, которые сулила ему услуга такой важности». Однако для Монжуа «всё это — сказки, которыми развлекают народ». Если бы подобный заговор существовал, в бумагах Робеспьера, Сен-Жюста и Кутона нашлись бы его следы. Тем не менее власти, в руки которых попали эти документы, не опубликовали ни единого доказательства. Так что надо честно сказать, как бы горька ни была правда: «этот заговор не имел иной цели, кроме грабежей и убийств», а Робеспьер был лишь главарем «всех бандитов и убийц, каких только можно найти во Франции, и одному Господу ведомо, сколь многочисленны были эти кровопийцы». Таким образом, ни малейшего доверия не заслуживает ни сам этот слух, ни еще одна история, которую рассказывают о Робеспьере: «Роялистские писаки, то ли желая отомстить оскорблением за причиненное их партии зло, то ли действительно совершая ошибку по вине людей мало осведомленных, напечатали, что он был племянником Дамьена... Такое мнение разошлось тогда довольно широко, да и сейчас весьма распространено, однако это сказка, не заслуживающая ни малейшего доверия» [18] Montjoie F. Histoire de la conspiration de Maximilien Robespierre. Paris, s.d. [1795]. Успех этого слуха в историографии и легендах о 9 термидора заслуживает отдельного исследования. Граница между теми, кто рассматривает его как простую клевету, и теми, кто признает, что в нем содержится хотя бы доля правды, уже не та, что в III году. Порой слух о Робеспьере-короле пересекается и с распространенными легендами, окружавшими «тайну ребенка из Тампля». . Приведенные опровержения свидетельствуют, что и в роялистских кругах устойчиво существовало два слуха о Робеспьере: как о цареубийце, племяннике Дамьена, и как о честолюбивом «террористе», желавшем стать королем или же восстановить сына Людовика XVI на законно принадлежавшем ему троне.

Обратимся теперь к заключительной части нашего досье.

Слух, историю которого мы в общих чертах описали, был сфабрикован от начала и до конца. Он исходит не от «низов», не от сбитой с толку толпы, не от секций, в которые поступали противоречащие друг другу приказы Конвента и Коммуны. Он запущен «сверху», Комитетами общественного спасения и общей безопасности, для того чтобы объединить секции и вооруженные силы, направить их эмоции, преодолеть их колебания, как реальные, так и предполагаемые. Так, нет никаких сомнений по поводу базового элемента этого слуха — печати с цветком лилии, ставшей знаменитым вещественным доказательством «роялистских намерений» Робеспьера. Напомним, что эта печать была захвачена в Ратуше, затем возложена на стол председателя Конвента, признана многими депутатами подлинной, воспроизведена годом позже в докладе Куртуа. И тем не менее это фальшивка. Двадцатью годами позже, в Брюсселе, изгнанные цареубийцы, жившие воспоминаниями, вновь и вновь мысленно возвращавшиеся как к тому времени, когда они были у власти, так и к давно минувшим спорам, пытались понять и ту историю, которую они творили, и ту, что они испытали на себе. И в этой среде было широко известно, что знаменитая печать была обнаружена в Ратуше лишь после того, как ее там спрятали агенты Комитета общей безопасности. Это признал сам Вадье, руководивший операцией. «Камбон однажды спросил Вадье, когда оба изгнанника встретились в Брюсселе: «Как только у вас хватило коварства выдумать эту печать и все остальные документы, при помощи которых вы хотели обвинить Робеспьера в том, что он роялистский агент?" Вадье ответил, что опасность лишиться головы подстегивает воображение» [19] См. примечание авторов в: Buchez P.-J.-B., Roux P.-C. Histoire parle-mentaire de la Revolution française. Paris, 1837. T. 34. P. 59. M.-A. Бодо рассказывает другую версию признания Вадье. «У Камбона были определенные сомнения по поводу лилии, найденной у Робеспьера, о которой говорил Куртуа в своем докладе. Он хотел узнать, что это было, и однажды в Брюсселе очень активно обсуждал это с Вадье в присутствии Шарля Теста и меня. Вадье убеждал, что их принесли из Комитета общей безопасности в дом Робеспьера после его смерти» (Baudot M.-A. Notes historiques sur la Convention nationale, I'Empire et I'exil des votants. Paris, 1893. P. 74. Отметим явную ошибку в одной из деталей этого сообщения: печать с лилией была передана председателю Конвента до, а не после казни Робеспьера). Для очистки совести приведем здесь еще одну версию, исходящую от Вадье; Буонарроти рассказывает о своем разговоре с Вадье, когда они оба находились в заключении в Шербуре, после приговора к депортации за участие в заговоре Бабефа. Когда Вадье расспрашивали о 9 термидора и о знаменитой печати, найденной на столе в Коммуне или у Робеспьера, тот воскликнул: «Эту клевету выдумал Барер!» (см. заметки Буонарроти, опубликованные А. Матьезом: Annales révolutionnaires. 1910. P. 508). Очевидно, в этих свидетельствах Вадье, равно как и других участников 9 термидора, имеется определенная путаница. . В одиночку ли Вадье сочинил эту сказку и сфабриковал для нее доказательства? Кто еще был замешан в этих махинациях? Была ли запущена только одна версия этого слуха, и какая именно? Или же, что более вероятно, несколько и одновременно — в надежде, что одна дополнит другую?