Гюнтер Кунерт - Москва – Берлин: история по памяти

Ханне и Генриху везет больше. Как раз в тот момент, когда на короткое время открываются границы, они поездом отправляются в Лиссабон. Мать Ханны приходится оставить у друзей. Она последует за ними, как только получит визу.

В апреле 1941 года Ханна и Генрих поднимаются в Лиссабоне на борт парохода, который должен доставить их в Нью-Йорк. Спустя пару недель следом за ними отправляется и Марта Арендт.

В августе 1960 года Ханна Арендт и Генрих Блюхер снова проводят свой отпуск в Катскилл-Маунтинс, на этот раз в небольшом местечке Хайнс-Фоллс, в пансионе, выстроенном в стиле швейцарского шале, где хозяин и все гости говорят только на швейцарском диалекте. Каникулы означают для Ханны возможность спокойно работать. У нее обширные планы: подготовиться к выступлениям на двух конгрессах в Нью-Йорке, а также к семинарам, которые она должна будет осенью вести в Колумбийском университете, еще Ханна собирается выпустить сборник статей и работает над своей новой книгой, где на примере французской и американской революций она хочет проанализировать суть этого явления [86] Имеется в виду книга Ханны Арендт «О революции», 1963. .

Когда Ханна устает от работы, она купается в одном из прудов, которые образовались здесь благодаря водопаду, или бродит по хорошо знакомым ей горным тропинкам. По вечерам Генрих учит ее играть в бильярд. Он носит большую ковбойскую шляпу, и Ханна сравнивает его с героем вестерна, только что сошедшим с экрана.

Они читают газеты. На первых полосах — материалы о предстоящих выборах американского президента. Еще одна важная новость — в Аргентине израильские спецслужбы похитили Адольфа Эйхмана, нациста, сыгравшего ключевую роль в уничтожении евреев и исчезнувшего после окончания войны. Теперь в Иерусалиме над ним начнется судебный процесс.

Как и Ханна, Эйхман родился в 1906 году, после 1945-го он скрывался в Люнебургской пустоши, выдавая себя за лесоруба. В 1950-м Эйхман перебрался в Аргентину, за ним последовали жена и дети. Там, в предместье Буэнос-Айреса, Эйхман жил под именем Риккардо Клеменса и работал автомехаником. 11 мая 1960 года его похитили секретные службы Израиля, неделю они прятали его в Буэнос-Айресе, а затем тайно вывезли в Израиль.

История Эйхмана не выходит у Ханны из головы. Она рано эмигрировала из Германии и за происходящим там наблюдала издалека. Процесс над Эйхманом для нее — последний шанс увидеть живьем типичного представителя нацистской верхушки.

Поэтому по возвращении в Нью-Йорк она пишет короткое письмо Роберту Шоуну в журнал «Нью-Йоркер», предлагая себя в качестве корреспондента, освещающего процесс в Иерусалиме. Ответ приходит немедленно, что говорит о том, какой Ханна пользуется известностью: ее предложение принимается, и журнал берет на себя все расходы, связанные с поездкой.

Перспектива поехать в Иерусалим перевернула все планы Ханны, хотя будущий год у нее уже и так почти полностью расписан. Но главное, ей наконец-то удалось уговорить Генриха вместе с ней совершить поездку в Европу. Ради процесса над Эйхманом она отказывается от многих взятых на себя обязательств, откладывает все дела. Но только не их совместную поездку с Генрихом. Они решают, что весной Ханна полетит в Израиль, проведет там несколько недель, пока идет процесс, а затем отправится в Европу, какое-то время пробудет в Швейцарии и Германии, потом к ней присоединится Генрих. Вместе они поедут в Италию и Грецию, а затем навестят чету Ясперсов [87] Карл Ясперс (1883–1969) — знаменитый немецкий философ, учитель и друг Ханны Арендт. .

В ноябре в Америке выбирают президента. Ханна и Генрих сутками не отходят от телевизора в ожидании результатов. Побеждает Кеннеди, на полпроцента опередивший соперника. Ханна воспринимает это известие с большой радостью. В кругу ее друзей тоже царит воодушевление. Приглашенный на инаугурацию писатель Роберт Лоуэлл [88] Роберт Лоуэлл (1917–1977) — американский поэт и драматург. ей пишет: «The world is green again» — «Мир снова стал зеленым». <���…>

8 апреля Ханна Арендт летит в Иерусалим. Город заполнен людьми, которые приехали, чтобы следить за процессом. Среди иностранцев особенно много немцев, по мнению Ханны, они страдают «тяжелым израэлитизмом» — так она называет проснувшуюся в них любовь к евреям. Ханна останавливается в гостинице на окраине Иерусалима, ее соседи по столу — обер-бургомистр Франкфурта и его жена. Своего сына они только что отправили в кибуц. Какой-то журналист буквально бросается Ханне на шею: он никак не может прийти в себя от того, какая ужасная вина лежит на немцах. «Как в театре, — пишет она Генриху. — Омерзительно».

11 апреля в окружном суде Иерусалима начинается судебный процесс над Адольфом Эйхманом. Среди зрителей — Ханна Арендт. На высоком подиуме занимают свои места трое судей под председательством Моше Ландау. На столе перед ними горы книг и папки, в которых более полутора тысяч документов.

Ниже судейской скамьи сидят переводчики. Еще ступенью ниже — стеклянная будка с обвиняемым. Зрители видят Эйхмана в профиль. Наконец, у самого основания судейской скамьи расположились спиной к публике главный государственный обвинитель Гидеон Хауснер с целой командой помощников и защитник Эйхмана доктор Роберт Серватиус со своим ассистентом. У защитника и обвиняемого, как и у большинства сидящих в зале, на голове наушники — заседание ведется на иврите.

Адольфа Эйхмана Ханна называет «призраком в стеклянной будке». Это худой человек среднего роста, пятидесяти с лишним лет, «лысеющий, с дурными зубами, близорукий, тот самый, который в течение всего процесса тянул свою морщинистую шею в сторону судейской скамьи… который старательно и по большей части успешно сохранял самоконтроль» [89] Ханна Арендт. Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме / Перевод С. Кастальского и Н. Рудницкой. — Европа, 2008. . Ханне Арендт этот человек в стеклянной будке не кажется «чудовищем», напротив, с самого начала у нее возникает чувство, что она видит перед собой «шута горохового». Наиболее важные факты из своей нацистской карьеры он якобы забыл, зато отчетливо помнит, в каком был настроении и какие испытывал чувства. Ханна Арендт отмечает, что он произносит лишь «пустые фразы» и клише, не способен воспринять ничью точку зрения, кроме своей собственной, и постоянно прячется за какими-то «высокими чувствами». Уровень этой сентиментальной глупости ее поражает. «Ты уже, наверно, слышал, что он сам хотел бы публично повеситься, — пишет она Генриху. — У меня просто нет слов».