Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

Вход в храм располагался с восточной стороны. Отсюда через коридор можно было попасть в главный зал. Два ряда колонн делили его на главный неф и два узких, боновых. В глубине святыни находилось еще одно культовое помещение. К моменту окончания работ главный неф пустовал, а в дальнейшем там была установлена огромная статуя Зевса. Главный зал, как и ведущий в него коридор, планировали украсить резными метопами [30] Метопы — прямоугольные плиты, элемент фриза дорического ордера. (Примеч. пер.). . Восточный и западный фронтоны здания также еще ожидали заботливой руки скульптора.

Золотой щит на фронтоне стал одним из первых украшений только что построенной святыни. На щите была изображена Медуза — девушка со змеиными волосами, чей взгляд, как гласили мифы, превращал людей в камень. У подножия установили мраморную плиту. Выбитое на ней стихотворное посвящение сообщало, что навершие подарено храму спартанцами и их союзниками после победы под Танагрой.

Много веков огромный щит ослепительно сверкал над входом в главную святыню Олимпии. Участники игр и зрители, прибывавшие из разных краев, читали хвастливую надпись о братоубийственной битве. Три фрагмента надписи сохранились до наших дней.

Говорили, что у спартанцев имелись особые причины для принесения дара богам именно в Олимпии. Дело состояло не только в прославлении своего подвига, но и в широком жесте по отношению к жителям Элиды, ибо в ней родился человек, которому спартанцы были обязаны и танагрской победой, и четырьмя предыдущими. Его звали Тисамен. Много лет назад он спросил пророчицу Аполлона в Дельфах, даруют ли ему боги потомство. Аполлон, однако, ограничился тем, что сообщил просителю о предстоящих ему победах в пяти крупнейших состязаниях. Доверившись пророчеству, Тисамен посвятил все свое время подготовке к состязаниям. Во время одной из Олимпиад он выступил в пятиборье и победил во всех видах, за исключением борьбы. Неужели бог ошибся? Поскольку о пророчестве было широко известно, зрители оживленно комментировали поражение фаворита. Но коль скоро предсказание не сбылось дословно, может быть, надо искать его скрытое значение? Возможно, под состязаниями следует понимать не бескровные игры, а противоборство с врагом? Именно так истолковали предсказание спартанцы. Их представители прямо сказали Тисамену: «Можешь неплохо заработать, не затратив при этом никакого труда: во время сражений будешь изображать одного из наших вождей».

Наш герой, кроме денег, потребовал еще и спартанского гражданства. Это очень возмутило его нанимателей, заботившихся о чистоте своего происхождения. Но вскоре над Элладой нависла угроза персидского нашествия, и в Спарте рассудили, что нельзя пренебрегать ни одной возможностью обеспечить себе помощь богов. Так Тиса — мен стал спартанцем, а его новые сограждане с того момента действительно стали побеждать во всех битвах, в которых он участвовал. Первой из них была битва под Платеями, последней — танагрская.

В Афинах сражение под Танагрой также отметили созданием памятника, отличавшегося, правда, суровостью и простотой. На государственном кладбище для заслуженных людей, расположенном на дороге от Дипилонских ворот к Академии, недалеко от места погребения колонистов, погибших во Фракии, теперь похоронили воинов из-под Танагры. Перед братской могилой встала мраморная плита, украшенная барельефом, — два всадника стремительно мчатся в бой. Так был отображен один из заключительных эпизодов сражения: после измены фессалийцев основной удар приняла малочисленная афинская конница, залившая поле битвы своей кровью. Под барельефом шла надпись, сочиненная поэтом Симонидом. Сохранились не только текст, но и часть самой плиты. Мы и теперь можем прочитать: «Привет вам смелые, славой военной овеянные афинские юноши, великолепные всадники! Вы отдали ваши молодые жизни, сражаясь против сильнейшего войска в Элладе, за отчизну, славную танцевальными хороводами» [31] Peek W. Griechische Vers-Inschriften, В., 1955. Vol. I. N. 14. . А немного дальше на том же кладбище покоился прах афинских союзников из Аргоса и Клеон.

Еще только каменщики начали вытесывать камни для надгробия, а резчики и скульпторы принялись считать, сколько места на плитах займут имена павших героев, как в городе воцарилась великая радость. Наконец-то пришла хорошая весть: ровно через 62 дня после поражения под Танагрой афинский отряд под командованием Миронида разгромил войско беотийцев. Битва произошла под местечком Энофиты, совсем недалеко от несчастной Танагры. Победа не только стерла из памяти недавнее поражение, но ш имела весьма значительные последствия: вся Беотия, за исключением Фив, перешла под афинский контроль. Везде силой вводилось демократическое устройство и изгонялись олигархи. Беотийские города принуждали посылать войска по первому требованию из Афин. Укрепления Танагры были уничтожены, чтобы наказать город, видевший смерть стольких афинян.

Соседствовавшие с беотийцами с запада фокейцы вскоре после битвы совершенно добровольно признали афинскую гегемонию. Недавний поход спартанцев в Дориду сделал фокейцев их смертельными врагами и, следовательно, друзьями Афин. Совсем по-другому повели себя озольские локры, жившие еще западнее, в том месте, где находилась самая узкая часть Коринфского залива. Поскольку на их земле находился г. Навпакт, в котором поселили бывших повстанцев с Ифомы, локры склонялись к союзу со Спартой. Но теперь они также были вынуждены подчиниться сильнейшим и дали афинянам сто заложников.

В том же году сдались, наконец, брошенные всеми на произвол судьбы жители Эгины. Афины продиктовали жестокие условия капитуляции: островитяне должны разрушить стены своего города, выдать все военные корабли, вступить в Морской союз и ежегодно выплачивать в его казну огромную сумму — 30 талантов.

Никогда уже не восстановила Эгина былого своего величия. А ведь в течение двух веков она принадлежала к числу самых богатых государств Эллады, хотя и была всего лишь маленьким островком площадью около 80 квадратных километров, бедным плодородной землей и водой. Наверное, поэтому ее смелые и предприимчивые жители все свои силы отдавали мореходству и торговле, которые дали им больше, чем другим странам золотые прииски. Эгинцы прекрасно использовали выгодное положение своего острова — посреди Саронического залива, где пересекаются морские пути из Аттики, Мегариды, с Пелопоннеса. Смелые мореходы, они добирались до самых отдаленных уголков тогдашнего мира: побережья Черного моря, устья Нила, до богатой серебром, и оловом Испании. Островитяне были расчетливыми купцами и первыми во всей Элладе поняли, как облегчает торговлю монета. По примеру некоторых народов и городов Малой Азии здесь ее стали чеканить уже около 650 г. до и. э. Только через несколько десятков лет своими монетами обзавелись Афины, Коринф, Халкида и Сикион. Но и тогда тяжелые серебряные эгинские драхмы с изображением черепахи во многих местах брали охотнее, нежели афинских «сов» или коринфских «пегасов».