Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

О том, что если какие-то колебания у Наполеона в те дни в отношении похода на Москву и были, то они были недолгими, говорят и воспоминания Раппа. Во время беседы с ним Наполеона, видимо, 20 августа, последний говорил об этом, как о деле давно решенном. «Ваше величество только что сказали мне о Москве. Армия не ожидает этого похода». – «Стакан наполнен, я должен выпить его», – ответил император [1275]. О планах Наполеона, созревших еще до Смоленска, отнюдь не останавливаться в этом городе, но идти дальше на Москву, свидетельствует многое, в том числе передвижения и действия Великой армии во время Смоленского сражения и сразу после него: авангард продолжал энергично теснить русских, а император подтягивал войска, тылы и приводил в порядок различные службы для дальнейшего движения вперед. Все это выглядело так, как если бы решение о походе на Москву было уже ранее принято, и если какие-то сомнения у императора на этот счет все же возникали, то они оказывались мимолетными (связанными в том числе и с тем, куда именно – на Петербург или Москву – будут отступать главные силы русских [1276]). Даст ли русская армия генеральное сражение перед сдачей Москвы или нет – этого Наполеон с абсолютной точностью сказать не мог. Но он полагал, что скорее всего сражение должно будет произойти. И в этом случае взятие русской столицы, наряду с разгромом войск противника, неминуемо должно будет завершиться окончанием войны и миром. В том, что Великая армия одержит победу в генеральной битве, Наполеон ни минуты не сомневался, но все же было важно, чтобы сражение произошло как можно раньше. Этим было бы выиграно время, сразу значительно прояснились бы общие перспективы войны и, главное, – чем скорее произошла бы генеральная баталия, тем большими силами обладала бы французская армия и меньшими – русская. Великая армия, двигаясь в глубь России, должна была бы оставлять на своих коммуникационных линиях гарнизоны, уменьшая численность передовой группировки, в то время как русские, сближаясь с Москвой, наоборот, получали бы все новые и новые подкрепления.

Надежда на то, что русские войска решатся на генеральное сражение у Смоленска, была, но не очень большая. Когда русские армии оставили город, Наполеон приказал войскам 3-го корпуса преследовать их, атаковав у Валутиной горы русский арьергард. Сам же император, отдав приказания, к вечеру 19 августа возвратился в город. Неожиданно для французского командования бой у Валутиной горы приобрел ожесточенный характер. Становилось ясно, что значительная часть войск русской 1-й Западной армии еще не вышла с Петербургской дороги на Московскую и могла быть легко отрезана. На помощь Нею поспешила пехотная дивизия Ш.-Э. Гюдена из 1-го корпуса, а Жюно получил приказ ускорить свое движение с целью обхода русской позиции. Жюно, пройдя с. Покровское, переправился в районе Прудищево через Днепр и попытался выйти на Московскую дорогу. То, что реально произошло с 8-м корпусом, какую роль в срыве его намерений сыграли действия русских, особенности местности, усталость самих вестфальских войск, неожиданная нерасторопность Жюно, подвергшегося в те часы приступу психической болезни, – до сих пор не ясно. Участник тех событий Лоссберг попытался в последующие после этого дни выяснить для себя причины неудач 8-го корпуса, взвешивая все за и против, но, поддавшись в конечном итоге общему настроению, стал злиться только на своего начальника корпуса [1277].

Наполеон, только спустя несколько часов после начала боя поняв, что в его руках была вся 1-я русская армия, ночью на 20 августа прискакал на поле боя. Но шанс был уже упущен. Всю вину Наполеон возложил исключительно на Жюно, и его негодованию не было предела [1278].

На следующий день на поле боя при Валутиной горе, еще покрытом трупами, император устроил смотр и награждения отличившихся [1279]. «Надо было превратить поле битвы в поле триумфа», – заметил в этой связи Сегюр [1280]. Наполеон чувствовал необходимость поддержать боевой дух армии – впереди была тяжелая дорога на Москву и генеральное сражение.

Действительно, события в Смоленске и у Валутиной горы произвели на солдат Великой армии тяжелое впечатление. «Единственными свидетелями нашего вступления в опустошенный Смоленск являются дымящиеся развалины домов…» – вспоминал Ложье. Повсюду были обгоревшие трупы русских раненых, покинутых в городе на «жестокую смерть». Они «лежали здесь кучами, обугленные, едва сохраняя человеческий образ, среди дымящихся развалин и пылающих балок, – вспоминал Комб. – Я дрожал от ужаса при виде этого зрелища, которое никогда не исчезнет из моей памяти» [1281]. Позже, уже в октябре, солдат вестфальского корпуса И. А. Вернке вспоминал в письме к родителям о тех днях у Смоленска: «Теперь, дорогие родители, я буду вам жаловаться на мое положение, как было дело в трех сражениях: 16 августа перед крепостью Смоленском, второе было 19-го снова в двух милях от Смоленска… где мне пришлось видеть многих соотечественников, которые лежали без ног и без рук, как я видел лежащим маленького Зельтера на поле битвы» [1282]. Врач Руа, пытаясь позднее понять, почему именно тогда, в Смоленске, вид убитых, больных и раненых произвел на него столь неизгладимое впечатление, объяснял тем, что «это происходило, так сказать, в начале кампании; впоследствии же, когда душу раздирающие сцены и картины успели притупить чувствительность нервов, моя восприимчивость была несколько понижена, благодаря привычке к подобным зрелищам» [1283].

Наполеон был убежден, что поколебленный дух армии можно было поддерживать только неуклонным стремлением вперед и постоянными успехами. «…Моральный дух ее и самый состав, из двадцати разноплеменных народов, – писал позже как бы от имени императора Жомини, – требовали, чтобы я поддерживал ее деятельность наступлением, одним словом, что мне не оставалось другого средства, как вести войска к Москве» [1284].

Не оставляли Наполеону другого варианта, как идти на Москву, и дела империи. 20 августа он получил первые известия о сражении под Арапилами в Испании. Новости были неутешительными. В результате этой битвы французы были вынуждены оставить Мадрид.

Почти одновременно, 19 августа, император был информирован о сражении у Полоцка [1285]. Войска Гувион Сен-Сира отбросили генерала П. Х. Витгенштейна за р. Дриссу. В случае, если бы Наполеон двинулся к Москве, он мог бы быть на какое-то время спокоен за свой северный фланг. Тем временем продолжался интенсивный сбор сведений о противнике. Лелорнь д’Идевиль скрупулезно фиксировал данные о том, какова боеспособность участвовавших в Смоленском сражении войск, как ведут себя взятые в плен офицеры и солдаты и какой именно они части. Тревогу вызывали материалы, почерпнутые из русских газет: они сообщали о консолидации дворянства, о формировании из рекрутов новых полков, сколачивании ополчения, писалось также о благодарственных молебнах, идущих по случаю успехов у Кобрино… [1286]Практически вся информация, поступавшая в те дни к Наполеону, торопила его с наступлением на Москву. В беседе с раненным и плененным у Валутиной горы русским генералом П. А. Тучковым он заявил, что занятие Москвы станет бесчестием для русских [1287]. Это предназначалось для ушей Александра I.