Сильвия Федеричи - Калибан и ведьма

письме королю, осуждая майя за гомосексуальное поведение: «Я

хочу упомянуть об этом, чтобы еще сильнее подчеркнуть ту вину, 291

за которую бог карает индейцев, и причину, по которой они не

удостоились его милости» (Williams 1986:138).

[7] Теоретической основой доводов Сепульведы в пользу порабощения

индейцев была доктрина Аристотеля о «естественном рабстве» (Hanke 1970:16ff).

[8] Шахта была обнаружена в 1545 году, за пять лет до дебатов между Лас

Касасом и Сепульведой.

[9] К 1550-м годам существование испанской короны настолько зависело от

американского золота – оно было необходимо чтобы платить наёмникам – что

начались конфискации золота, прибывавшего на частных кораблях. Как

правило, они везли деньги конкистадоров, накопивших достаточно, чтобы

удалиться от дел и вернуться на родину. Это вылилось в острый конфликт

между экспатами и короной, длившийся несколько лет и окончившийся

новым законодательством, ограничивающим права золотодобытчиков

(formers) на накопление.

[10] Яркое описание этого сопротивления можно найти в книге «Дань

королевскому двору (Household)» Энрике Майера (1982), там описаны

знаменитые «визитас» (исп. «посещения»), которые энкомендеро наносили в

деревни, чтобы назначить дань, которую каждая община должна была платить

им и короне. Жители горных деревень замечали всадников издалека, за

несколько часов до их прибытия, и молодёжь убегала из деревни, детей

отсылали в разные дома, а ресурсы прятали.

[11] «Таки Онгой» — это танцевальный транс, в который входили участники

движения.

[12] Филипп Деколя пишет, что среди народа ачуар, племени, живущего в

верхней части Амазонии, «необходимым условием для эффективного

садоводства является прямое, гармоничное и постоянное общение с Нункуй, духом-хранителем садов» (стр. 192). То, что делает каждая женщина, когда

поет тайные песни «из самого сердца» и творит магические заклинания над

растениями и травами в своём саду, призывая их расти (там же: стр. 198).

Отношения между женщиной и духом, защищающим её сад, настолько

интимны, что, когда она умирает, «её сад следует её примеру, ибо ни одна

другая женщина, за исключением её незамужней дочери, не отважится

вступить в эти отношения, начатые не ею». Что касается мужчин, они

«абсолютно неспособны заменить своих жён в случае необходимости… Когда у

мужчины больше нет женщины (матери, жены, сестры или дочери) чтобы

ухаживать за садом и готовить ему еду, у него нет иного выбора, кроме как

убить себя» (Descola 1994:175).

[13] Это выражение, которое использует Майкл Тоссиг в работе «Шаманизм, колониализм и дикий человек» (1991), чтобы подчеркнуть функцию террора в

установлении колониальной гегемонии в обоих Америках:

292

«что бы мы ни думали о причинах такой эффективности

гегемонии, было бы глупо упустить из виду роль террора. Я имею

ввиду, что следует мыслить-сквозь-террор, который является как

физиологическим состоянием, так и социальным явлением, и

благодаря своим особенностям служит посредником parexcellence для колониальной гегемонии: пространства смерти, где индейцы, африканцы и белые давали рождение Новому Свету» (стр. 5).

Тоссиг, однако, добавляет, что пространство смерти также является

«пространством трансформации», поскольку «через опыт приближения к

смерти можно обрести более яркое ощущение жизни; с помощью страха

можно не только достичь роста самосознание, но также распада за которым

последует отказ повиноваться властям» (там же: стр. 7).

[14] По поводу положения женщин в Мексике и Перу до завоевания, см.

соответственно Джун Нэш (1978,1980), Ирен Сильверблатт (1987), и Мария

Ростороски (2001). Нэш говорит об упадке власти женщин при ацтеках в

соответствии с их превращением из «общества, основанного на родстве … в

структурированную по классам империю». Она указывает, что к XV веку, когда

ацтеки превратились в империю, движимую войной, возникло разделение

труда по половому признаку; и в то же время женщины (побежденных врагов) стали «добычей, которую победители делили между собой» (Nash 1978:356,358). Одновременно с этим, женские божества были вытеснены

богами-мужчинами – особенно кровожадным Уицилопочтли – хотя простые

люди продолжали им поклоняться. Тем не менее, «женщины в обществе

ацтеков имели множество занятий и как независимые ремесленники —

гончары или ткачихи, и как жрицы, врачи или торговки. [Напротив], испанская политика развития, которую несли священники и уполномоченные

короны, преобразовала домашнее производство в ремесленные мастерские и

фабрики, где царили мужчины» (там же).

[15] Паринетто пишет, что после Варфоломеевской ночи французские

протестанты очень ясно осознавали связь между истреблением американских

«дикарей» и французских гугенотов, что косвенно повлияло на эссе Монтеня о

каннибалах, а также, хоть и совершенно иначе, на Жана Бодена, связывающего

европейских ведьм с индейскими каннибалами-содомитами. Цитируя

французские источники, Паринетто утверждает, что эта связь (между

дикарями и гугенотами) достигла пика в последние десятилетия XVI века, когда резня, учинённая испанцами в Америке (в том числе бойня во Флориде в

1565 году, когда были истреблены тысячи французских колонистов, обвинённых в следовании лютеранству) стала «широко используемым

политическим оружием» в борьбе против испанского господства (Parinetto 1998:429-30).

[16] Я имею в виду процессы, проводимые инквизицией в Дофине в 1440-х

годах, в течение которых некоторое количество бедняков (крестьян или

293

пастухов) были обвинены в использовании тел детей для изготовления

магической пудры (Russell 1972:217—18); и на работу швабского доминиканца

Иоганна Найдера, «Муравейник» (1435), в которой мы читаем, что ведьмы

«готовили детей, варили их, ели их плоть и пили бульон оставшийся в

горшке… Из плотных тканей они делали магические бальзамы и мази, изготовление которых является третьей причиной убийства детей» (там же: стр. 240). Рассел указывает, что «эти бальзамы или притирания являлись

одним из самых важных элементов колдовства в XV веке и позже» (там же).

[17] По поводу «возобновления озабоченности колдовством в Африке, концептуализированной в связи с современными изменениями», см. номер

«AfricanStudiesReview» от декабря 1998 года, посвященный этой теме. В

частности, см. «Сдерживание колдовства: конфликтующие сценарии в

постколониальной Африке» Дианы Чекавый и Пейтера Хесхиире (там же: стр.

1-14). Так же см. «Колдовство, насилие и демократия в Южной Африке» Адама

Эшфорта (Чикаго: издательство Чикагского университета, 2005) и