Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Власти предлагали использовать такие же книги для сбора информации о подданных-мусульманах. Армии и полиции недоставало записей о возрастах рекрутов и преступников. Более того, Сенат, делегируя полномочия мусульманским клирикам, отмечал, что из‐за отсутствия данных сложилась ситуация, когда «и сами Магометане в их исках могут лишаться справедливой защиты законов» [241] ГАОО. Ф. 6. Оп. 4. Д. 9184. Л. 1–4; ПСЗ. № 2296. С. 838–839. . Одну копию метрической книги муллы хранили в мечети, а другую отправляли в губернскую администрацию. Затем книги передавались на хранение в ОМДС и становились доступными для статистических комитетов внутри бюрократической системы.

Метрические книги стали инструментом стандартизации и образовали архив, который позволял властям проверять соответствие новым правилам в каждой махалле. С июня 1849 г. мулл наказывали за бракосочетание несовершеннолетних супругов шестимесячным тюремным заключением. Более пристальное внимание к документированию исламских ритуалов также помогало ОМДС ограничить практику полигамии. Сулейманов постановил, что мужчина может иметь больше одной жены, но не больше четырех, и только когда местные власти могут подтвердить, что такой муж «имеет причины, содержать жен может безукоризненно и справедливо, и что первую жену не обижал» [242] Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание. С. 128. ОМДС вмешалось в 1850 г., когда один мужчина захотел взять пятую жену. Там же. С. 132; Асфандияров А. З. Башкирская семья. С. 56–61. . Новая практика регистрации увеличила возможности мусульманских клириков по борьбе с похищениями невест, внебрачным сожительством, присвоением духовной власти мирянами и с другими практиками, несовместимыми с развивавшимися понятиями ханафитской ортодоксии.

Миряне также могли использовать в своих интересах инструменты модернизировавшегося николаевского государства. Общинники обнаруживали в расширяющихся институтах империи новые площадки для выдвижения религиозных требований. Родители-мусульмане прибегали к светским учреждениям для утверждения своей власти над детьми. В 1830 г. правительство пересмотрело юрисдикцию светских судов в спорах между мусульманскими родителями и детьми. Внимание Санкт-Петербурга привлек случай, когда туркменка по имени Джуман Ниазова из Астраханской губернии подала жалобу в совестный суд против двух дочерей, которые вышли замуж без ее согласия. Сенат заметил, что такие случаи обычно относятся к юрисдикции этого суда – гражданского форума, где родители могут привлечь детей к ответу; но он заявил, что это неподходящее учреждение для разрешения конфликта Ниазовой с ее дочерями, утверждая, что тяжущиеся «не зная Российского языка, не понимают Российских законов». Сенат постановил для всей империи, что «помянутое дело Трухменки Ниязовой с детьми ее, равномерно и другие подобные сему дела, предоставляемы были рассмотрению и решению Магометанского Духовенства по их обрядам и законам» [243] ПСЗ. 2-я серия. Т. 5. № 3559. 27 марта 1830. С. 236–237. Сенат оставил открытой возможность заслушивать дела в «подлежащих Судебних мест», если клирики не могли их рассудить. В 1834 г. Государственный совет отделил акты неповиновения, связанные с другими преступлениями (подсудные гражданским властям), от тех, что предполагали «нравственное неповиновение, как, например: по бракам, по вероисповеданию, по оскорблению словами и т. п.»; последние оставались в юрисдикции мусульманских клириков. Там же. Т. 9. № 7510. 30 октября 1834. С. 111–112; Т. 10. № 8436. 30 сентября 1835. С. 991–992. .

Подобные диспуты о юрисдикции в семейных делах возбуждали более общие вопросы об авторитете в исламе. В 1833 г. министр юстиции захотел прояснить области юрисдикции исламских учреждений в Крыму и Уфе, обнаружив, что суд в Дагестане на Северном Кавказе обратился непосредственно в эти учреждения за решением по делу с участием мусульман. Власти встревожились, что местный суд ищет руководства у этих органов в вопросе о легальности браков между суннитами и шиитами, не консультируясь с другими государственными учреждениями. Опасаясь, что иерархи в Крыму и Уфе возьмут на себя независимые законодательные полномочия, Сенат запретил местным судам сноситься с ними напрямую «в таких случаях, в которых существующие законы оказываются недостаточными для решений дел». Тот же указ назначал государственных чиновников, а не муфтиев, арбитрами в делах из областей, которые еще не были охвачены правительственными мерами ad hoc , относящимися к законодательству об исламе [244] Аналогично в 1846 г. Государственный совет позволил стороне, не удовлетворенной решением суда в тяжбе о собственности в связи с мусульманским разводом, обратиться в гражданский суд, хотя не уточнил, какие законы должны применяться в этом случае. Там же. Т. 8. № 6591. 27 ноября 1833. С. 697–698. Т. 21. № 19582. 3 января 1846. С. 13. .

Силовая поддержка царскими властями авторитета мусульманских клириков в семейных делах влияла также на их подход к той области исламского права, которая детализировала наказания за преступления против религии ( худуд ). В проекте Игельстрома, очерчивавшем область компетенции ОМДС, мусульманским властям запрещалось применять телесные наказания за религиозные правонарушения [245] МИБАССР. 5: 566. . Однако этот вопрос постоянно поднимался в связи с «прелюбодеяниями» ( зина ). У православных наказание за прелюбодеяние относилось к совместной юрисдикции уголовного и церковного права, но в случае исламского права перед властями возникла тяжелая дилемма: хотя они были весьма заинтересованы в поддержке исламских запретов на внебрачные сексуальные отношения, их отталкивала мысль о том, что клирики могут назначать наказания вроде биения камнями и бичевания.

Этот конфликт привлек серьезное внимание в 1832 г., когда муфтий Тавриды приговорил мужчину, виновного в прелюбодеянии, и его товарища, который помог ему похитить замужнюю женщину, к наказаниям в девяносто девять плетей и тридцать девять плетей соответственно. Женщину наказали публичной поркой березовыми розгами и заставили совершить покаяние [246] ПСЗ. 2-я серия. Т. 7. № 5500. 14 июля 1832. С. 498–505. . Губернские власти не согласились с этим приговором и обратились за руководством в МВД и Сенат. Правительство сосредоточило внимание на сути наказания, которое, по словам одного губернатора, лишало человека «доброго имени в гражданстве» и потому могло быть назначено только гражданским судом. Глава Департамента духовных дел иностранных исповеданий объяснял: «По общим законам, рассмотрение дел о прелюбодеянии и наказание за оное принадлежит Духовному Начальству; но правила Магометан, по их жестокости, в сем случае не согласны с законами Государства». Он предложил разрешить этот конфликт, сохранив мусульманскую юрисдикцию по делам о прелюбодеянии только на предварительной стадии; но «наказание исправительное» вместо наказаний, предписываемых Кораном, должны были назначать гражданские суды [247] В качестве примера такого исправительного наказания он ссылался на Казанский уголовный суд, который приговорил виновную в подобном нарушении мусульманскую семью к двум неделям в исправительном заведении, и предложение оренбургского муфтия Хусаинова о том, чтобы посылать таких нарушителей работать на дому. Там же. С. 501, 503. . Обосновывая свое предложение, чиновник цитировал законы времен Екатерины, отмечая, что «Полицейское Начальство обязано иметь попечение об охранении народной нравственности, и само, без участия Духовного Начальства, наказывать виновных в прелюбодеянии и обольщении женщин, живущих вне брака» [248] Там же. С. 502. .