Роберт Круз - За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Таким образом, МВД вновь подтвердило статус местной полиции как хранителя религиозной морали, в том числе и среди мусульман. Клирики должны были обращать внимание полиции на «порочные связи» между мужчинами и женщинами, но полиция могла и не полагаться на доносы, расследуя подозрительные случаи. Департамент духовных дел признавал, что исламское право знает разные степени виновности в «позорных связах» и не применяет категорию «прелюбодеяния» так широко, как Православная церковь, и обращался за консультациями к высшему исламскому духовенству, чтобы определить степень вины причастных в каждом отдельном случае. Только тогда местный суд должен был определить наказание: арест или срок в исправительном заведении или тюрьме с обязательными работами от одного до четырех месяцев [249] ПСЗ. 2-я серия. Т. 7. № 5500. 14 июля 1832. С. 502. .

Но мусульманские общины по-прежнему воспринимали местные власти как агентов шариата, понимаемого во всей его полноте. В 1833 г. в ОМДС узнали, что башкир Габдрахим Мендияров и татарка Маргавафа Хабибулина сожительствуют вне брака. Вопреки прошлогоднему запрету телесных наказаний ОМДС приговорило пару к двумстам ударам плетью, и местные власти осуществили этот приговор. В 1837 г. Сенат повторил запрет, указав клирикам применять только «духовного покаяния и исправления». В случаях, когда эти меры не срабатывали, мусульманские клирики, согласно этому указу, должны были передать нарушителей светским властям, которые приговорили бы их к временному аресту на срок от трех до четырнадцати дней. Уголовное уложение 1845 г. повторило этот приговор, требуя «духовного покаяния и исправления» для «изобличенного в прелюбодеянии лица», мусульман и христиан [250] Азаматов Д. Д. Оренбургское магометанское духовное собрание. С. 139; ПСЗ. 2-я серия. Т. 12. № 10313. 8 июня 1837. С. 526; Там же. Т. 20. № 19283. 15 августа 1845. Статья 2077 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных», с. 971–972, была подтверждена в статье 1211 т. 11 «Свода законов Российской империи» (1857). .

Наказание мусульман-прелюбодеев объединило усилия государственных и духовных властей по моральному воспитанию мусульманских подданных, несмотря на то что большинство законов николаевской эпохи стремились отделить светскую область от духовной. Церковные иерархи каждой из «терпимых религий» приобретали новые полномочия в семейных делах подвластных им общин. Как показывает отношение к прелюбодеянию, религиозное и светское право оставались взаимозависимыми. Более того, во второй четверти XIX в. российским властям все труднее удавалось отделять светское администрирование мусульманских регионов от конфликтов внутри махалл.

Реформаторские проекты Игельстрома, Голицына и муфтия Сулейманова усиливали роли и режима, и ханафитских правовых норм в конструировании имперского семейного порядка у мусульманских подданных царя. Но более стандартизированные процедурные правила, введенные этими регламентами, в то же время трансформировали мусульманскую правовую мысль, причем такими путями, над которыми не имели полного контроля ни государство, ни духовные власти. Они сформировали новые связи между махаллой и царской бюрократией, позволив мирянам выдвигать новые доводы о священном праве. Они поставили под вопрос монополию лицензированных клириков и сделали царские законы и институты важными ресурсами в благочестивой борьбе за приведение жизни мусульман в соответствие с исламским правом.

С начала XIX в. благодаря апелляционной функции ОМДС у мирян существенно расширились возможности участия в спорах об интерпретации ислама. Мужчины и женщины в сельских и городских махаллах восточных губерний начали искать разрешения своих конфликтов за пределами местных кругов улемов. В стратегиях мирян отражались и уверенность в собственном знании исламской правовой традиции, и готовность прибегать к царским институтам и законам в поисках благочестия и справедливости. Экспансия николаевского государственного аппарата столкнула мусульман с бюрократической культурой указов, прошений, метрических книг и архивов. Эти формы документации представляли новые типы письменного подтверждения в противовес устным показаниям и свидетельствам, которые уважало исламское право. Столь же важным было и то, что они предоставляли новые риторические ресурсы в конфликтах между мусульманами. Тяжущиеся стороны использовали эти инструменты во внутримусульманских спорах об определении исламской традиции в контексте, трансформированном возможностью апелляции. Институциональная среда облегчала маневры, бросавшие вызов претензиям религиозных ученых на эксклюзивную монополию в области религиозных знаний, и открывала возможности для более динамичных дискуссий об определении исламских норм.

В этих дискуссиях активно участвовали женщины. Хотя царские законы определяли указное «магометанское духовенство» как по сути мужскую вотчину, жены мулл и другие женщины изучали священное право и обучали ему в школах для девочек и других местах. Женщины читали и заучивали наизусть турецкие, татарские и персидские правовые тексты и исламские правоведческие комментарии. Они ценили не только знание о том, что Бог определил как запрещенное, дозволенное и обязательное для людей ислама, но и знакомство с государственными судами и законами [251] Шино П. А. [ Пашино ]. Волжские татары // Современник. 1860. 81. С. 281. См. также: Казем-Бек М. Избранные произведения. Баку: Элм, 1985. С. 293–294; Kefeli A. The Role of Tatar and Kriashen Women in the Transmission of Islamic Knowledge, 1800–1870 // Of Religion and Empire: Missions, Conversion, and Tolerance in Tsarist Russia / Eds R. P. Geraci, M. Khodarkovsky. Ithaca: Cornell University Press, 2001. P. 250–273; Kefeli A. Becoming Muslim in Imperial Russia: Conversion, Apostasy, and Literacy. Ithaca; London: Cornell University Press, 2014. .

Царские власти благодаря обращениям мусульман в полицию и судебные органы стали частью жизненной ткани общин мечетей. Споры о шариате начинались и заканчивались с участием уездных властей, которые курировали судебные расследования и обеспечивали исполнение указов ОМДС и других учреждений. Один спор в Симбирской губернии, запись о котором сохранилась в мусульманском биографическом словаре, иллюстрирует главную роль полицейских властей на всех стадиях конфликтного процесса.

В 1820 г. крестьянин по имени Сайид расторг брачный контракт со своим будущим зятем Меджидом. Когда Сайид не позволил своей дочери Биби Хабибе выйти замуж за Меджида, жених обвинил его в нарушении договора, санкционированного шариатом, и обратился за правосудием к уездному исправнику (начальнику полиции). Исправник организовал расследование и собрал у крестьян показания. После консультации с ОМДС чиновник потребовал, чтобы муллы помогли ему установить легальность контракта с точки зрения исламского права. Хотя муллы, по-видимому, пытались примирить семьи обрученных, посредничество не имело успеха, и муфтий Хусаинов постановил, что Сайид обязан отдать свою дочь Меджиду. Это решение должны были совместно донести до тяжущихся и осуществить муллы и полицейские служащие [252] Оригинальная переписка муфтия на татарском и персидском языках в кн.: Ridā'addīn Fakhraddīn ōghlī . Āthār. Т. 4. Оренбург: типография М.-Ф. Г. Каримова, 1903. С. 190–191. В этом документе чиновник назван по имени и отчеству, Николай Федорович. .