Юлий Гессен - Жизнь евреев в России [litres]

Засим обращаюсь к главному вопросу в сем деле, который состоит в том, могут ли быть в государстве терпимы евреи, или нет? Я полагаю: если сей вопрос решен будет утвердительно в первом смысле, в таком случае, кажется, можно более надеяться ожидать от них пользы во всех отношениях политического их существования, если им предоставлена будет равная с другими свобода по торговле и если они менее будут стеснены в действиях и обычаях их по своей вере… и тогда отвратится неминуемая причина их неудовольствия и даже самого ропота. В последнем случае можно более ожидать добра от их благодарности, нежели от ненависти. Кроме сего, не видно из истории того, чтобы где-либо секты уменьшались от стеснительных мер; напротиву того, они через то усиливались и упорствованием своим старались всячески более и более себя удержать и распространяться.

Но если вторая мысль вопроса положительно признается, что евреи не могут быть терпимы в России, то в сем случае, конечно, ничего не может быть полезнее, как, минуя всякое о них Положение как о людях опасных и не взирая ни на какие убеждения, выслать их всех без изъятия из государства за границу. Каковая мера, сколь бы ни была затруднительна, но была бы полезнее, по мнению моему, нежели оставить сие сословие внутри государства в таком положении, которое возбуждало бы в них беспрерывно неудовольствие и ропот».

Все эти мнения и взгляды были представлены на усмотрение императора Николая I. Как известно, в основе отношений государя к евреям лежала узкорелигиозная точка зрения. И естественно, что, раз в материалах Государственного совета подобная точка зрения нашла свое яркое выражение, государь остановил на ней свое внимание; практические доводы, изложенные во мнении департамента законов и меньшинства Государственного совета, утратили всякое значение, как только на очередь был выдвинуть вопрос о религиозных чувствах русского человека, будто отталкивающих его от еврея, чувствах, которые должны быть охраняемы государством. Против строк, говоривших о том, что в России нет того равнодушия, с которым другие народы относятся к вере, государь отметил: «Слава Богу», а его решающая резолюция гласила: «Вопрос сей разрешен Петром Великим; я его не осмеливаюсь переменять; совершенно разделяю мнение 22 членов» [83] Справка к докладу Панчулидзева», с. 33–36. .

Ссылка на Петра I как бы вводила разрешение вопроса в круг священных традиций, пред которыми должны были исчезнуть умствования и новшества. Но в действительности сама ссылка на Петра Великого, сделанная членами Государственного совета, не имела под собою реальной почвы. Помимо того, что отношение Петра I к евреям не выяснено исторически, он имел ведь пред собою только чужестранных евреев; судя же по его государственной деятельности, можно заключить, что он не пошел бы по пути мелкой борьбы с жизненными нуждами еврейского населения, что он использовал бы его для блага государства…

По положению 1835 года лишь немногочисленная группа евреев получила право на постоянное пребывание внутри империи: врачи, удостоенные ученой степени доктора и медико-хирурга, если им будет разрешено – с высочайшего разрешения – вступать в учебную и гражданскую службу [84] Положение о евреях 1835 г., § 111. . С другой же стороны, положение мало облегчило условия временного проживания вне черты: было разрешено приезжать на ярмарки купцам первых двух гильдий и продлен срок их пребывания в Москве и Риге. Но и в этом муравейнике вскоре наступила разноголосица: так, означенные права были распространены в Москве на купцов третьей гильдии, а в Риге, по ходатайству военного губернатора, даже на мещан.

Конечно, стеснительные меры по-прежнему заставляли как евреев, так и христиан обходить, в качестве заговорщиков, законы. Кары, которые налагались на евреев, были бессильны удерживать их от нарушения запрета, тем более что они находили поддержку в заинтересованных христианах. Пришлось даже издать особый закон (20 мая 1840 г.) о взыскании штрафов с помещиков великороссийских губерний за проживательство у них евреев. Впрочем, нарушать законы приходилось и высшим представителям власти. Характерен в этом отношении эпизод с доставкой полоцких кадетов в Петербург; еврейским извозчикам было запрещено выезжать за пределы черты, русских же извозчиков было мало, и, не имея конкурентов, они значительно повысили цены; ввиду этого главный начальник военно-учебных заведений, великий князь, возбудил ходатайство, чтобы евреям было разрешено подвозить кадетов хотя бы до Пскова, но государь положил резолюцию: «Согласен, но не до Пскова, а до Острова». Впрочем, евреям тогда же, ввиду крайней надобности в них, было разрешено, при новых, конечно, ограничительных правилах, заниматься извозными промыслами, совершая поездки из черты оседлости «во все прочие края Империи» [85] ВПСЗ, № 21858. . Одновременно, под давлением требований жизни, были введены облегчения для временного пребывания вне черты не только купцов, но и мещан, причем, конечно, были опять-таки установлены известные меры, долженствовавшие предупредить возможность злоупотребления новым законом [86] Там же, № 22057. . О, этот страх пред «злоупотреблениями» был так силен, что даже крестившемуся мужу или жене запрещалось водворяться вне черты оседлости, если один из супругов оставался в еврействе [87] Там же, № 25106. .

Особенным стеснениям подвергались евреи в Москве, где из-за них возникла борьба между двумя группами христианского населения.

В 1826 году московская торговая депутация донесла генерал-губернатору, что евреи, вопреки существующим узаконениям, торгуют здесь без всякого сношения с московскими купцами, что является для последних убыточным, а потому следует запретить евреям даже временное пребывание в Москве. Эта просьба всполошила московских фабрикантов, весьма заинтересованных в приезде евреев. И в результате купцы и фабриканты сообща выработали особые правила для временного проживания евреев, причем один из пунктов гласил, что евреи могут покупать товары только в двух домах: на Глебовском подворье и в другом доме, который найден будет удобным. Эти правила, правда, не были утверждены центральной властью. Но, ссылаясь на то, что государь потребовал, чтобы во время нахождения евреев в Москве за ними было строгое наблюдение, генерал-губернатор, не найдя, как он заявил, иного способа осуществить высочайшее повеление, направил всех евреев без исключения на жительство в одно место; Глебовское подворье, на котором евреи до сих пор добровольно останавливались, стало для них теперь единственным местом в Москве, где они могли впредь жить.