Отто Ранк - Миф о рождении героя

Если этот вид философствования и близок к художественному творчеству, то, с другой стороны, нельзя отрицать, что эти два типа духовной деятельности обнаруживают резкое различие, а в некотором отношении даже противоположность, интересную с психоаналитической точки зрения. Уже внешне художник едва ли мыслим без близких соприкосновений с окружающим миром, тогда как философа характеризует сильная скрытность его либидо и аутизм мышления (Блейлер). Банальные представления об эротической свободе художника и сексуальной сдержанности (целомудрии) философа, правда, грубо, но довольно правдиво характеризуют эту противоположность**

Художник всегда соединяет свои общечеловеческие образы с отдельным случаем, философ стремится к общему,

Платон также называет мышление “сублимированным половым ин стинктом"

Шопенгауэр и Ницше подчеркивают типичное безбрачие философов (которое они и сами демонстрируют) на примерах Декарта, Лейбница, Мальбранша, Канта, Спинозы и др

художник хочет нравиться и применяет потому суггестивные средства, философ хочет убедить и пользуется для этого логикой. Шопенгауэр выразил это различие в афоризме: “Нельзя быть поэтом без известной склонности к притворству и лживости; наоборот нельзя быть философом без прямо противоположной склонности” Более глубокие различия, в конце-концов, можно свести к различию в сексуальной конституции (у художника гиперэротика, у философа анэротика), к различно выраженным частичным инстинктам и к их многообразной эволюции, в особенности же к гораздо сильнее проявляющемуся у философа отклонению от сексуального в духовное, сверхчувственное, нереальное.

Соответственно этому и бессознательное проявляется в философских системах иначе, чем в художественном творчестве. Мы различаем у философа две формы проявления бессознательного, которые характеризуются как метафизические, так как они не обоснованы объективным познанием, а именно — религиозную и мифологическую. Первая форма, проявляющаяся во всевозможных видах, постулирует творца, создавшего мир из самого себя или из ничего (Гераклит, стоики, неоплатоники, мистики). Как в религиозном творчестве, так и здесь психоанализ вскрывает бессознательную универсальную проекцию играющего такую огромную роль в жизни ребенка отношения к отцу и выясняет, что господствующее у “мыслителя” чувство всемогущества путем проекции переносится на Бога-Отца. В других системах вселенной анимистически приписывается сознательная жизнь, а дуализм мертвой материи и проникающего ее духа символизируется образом полового оплодотворения; богатый ансамбль этой сексуальной символики у отдельных мистиков ясно выдает эти системы как проекции внутренних процессов либидо. Сознавая эту сексуализацию как не только функцию, но и содержание мышления, Людвиг Фейербах сводил философское противопоставление и спекулятивное отношение субъекта и объекта к половым отношениям мужчины и женщины.

Мифические системы характеризуются принятием существования сверхчувственного мира, которое, как и субъективный идеализм, можно счесть за отклонение или отрицание мучительно воспринимаемой реальности и как бегство к проецированным из бессознательного инфантильным желаниям. Сюда же относится и вера в существование до рождения, в перемещение душ и воскресение из мертвых; вера эта, в конечном счете, проистекает, как и соответствующие религиозные верования, из бессознательных фантазий о рождении, материнской утробе и воскресении.

Эти метафизические представления в их отказе от всякой реальности наиболее легко поддаются психоанализу в качестве продуктов фантазии; они представляют собой не что иное, как феномены проекции бессознательной душевной жизни в сверхъестественный мир, который, естественно, вполне соответствует желаниям данной личности и многих других, являясь психологически только самосозерцанием индивида в космосе. Эта метафизическая проекция — самая примитивная и наиболее часто встречающаяся форма проникновения бессознательного в построение системы. Первым шагом в познании бессознательного являются рационалистические и мистические теории, у которых, как бы они ни казались противоположными друг другу, та общая черта, что глубочайшую сущность мира и конечное познание вещей и та и другая теория ищут в душевной жизни человека; вопреки этой тенденции они не в состоянии постичь бессознательное, они только психически воспринимают его. В этой стадии познания мы встречаемся с бессознательным в философских учениях, как с чем-то мистическим и непознаваемым. В течение дальнейшего развития вырабатывается понятие бессознательного, о котором говорят (хотя в ином смысле, чем психоанализ) некоторые философы, как, например, Гартман; другие же философы поняли его значение и роль, как Шопенгауэр в учении о вОле и Ницше, который в полном согласии с психоанализом сводил метафизические и этические потребности к примитивным инстинктам.

Дабы избегнуть недоразумений, мы подчеркиваем, — хотя исключительное внимание, уделенное нами психоаналитической точке зрения в данной связи не нуждается в извинении, — что мы этими немногими замечаниями не думали ни исчерпать сущности философии, ни обозреть ее историю развития, ни психологически выяснить личность философа. Речь шла только о том, чтобы наметить те пункты, исходя из которых психоанализ в состоянии разрешить данные проблемы. Только подробные детальные исследования покажут в какой степени эти попытки психологического понимания философии могут быть плодотворны. Их, конечно, недостаточно для критической оценки какой-либо системы, и они на это и не претендуют; они могут дать только определенные указания и намеки на личную и субъективную обусловленность философского мышления и созерцания, чем отнюдь не затрагивается объективная ценность философских выводов.

Та же точка зрения, что и для нашего изучения метафизики, с теми же ограничениями может быть применена и к психоаналитическому освещению этики, поскольку ей, как философской дисциплине, придана систематическая форма. Этику приводят в систему, большей частью основываясь на том, что философия, изучая события мира и жизнь человека, вместе с тем, призвана и устанавливать этические нормы, регулирующие отношения личности и коллектива. Мы совершенно игнорируем здесь эту тенденцию, ведущую свое начало от Сократа, и рассматриваем этические учения отдельных философов как проявления их индивидуальных потребностей. Такое исследование учит тому, что история развития этики внутри философии представляет собой отражение вытеснения грубо эгоистических, агрессивных и жестоких склонностей человека ; как борьба с либидо и его различными проявлениями разыгрывается в области метафизики, так борьба с асоциальными склонностями, разыгрывается в сфере этики. Наибольшее значение для той или иной формы этики имеет, стало быть, судьба инфантильных тенденций жестокости и жажды господства, находящихся в тесной связи с либидо (садизм). Этические нормы вырастают из вытеснения данных тенденций; отсюда проистекают требования сострадания, любви и уважения к ближнему. Появление время от времени этических революционеров, таких как Штернер и Ницше, издевающихся над размягчающей моралью сострадания, вое-хваляющих грубый эгоизм и жажду власти, доказывает, что в основе этических норм первоначально лежат противоположные асоциальные тенденции. Даже такой глубокий мыслитель, как Шопенгауэр, чрезвычайно кропотливо и детально анализирует злые, жестокие и эгоистические тенденции человеческой натуры; о Спинозе рассказывают, что он — будто бы в научных целях- намеренно жестоко мучил насекомых; Кант, безусловно, наиболее видный этический мыслитель среди философов, начал свою философскую карьеру статьей О зле в натуре человека.