Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Также среди касимовских татар известен культ покровителя животных Зэнги бабая (Ишан бабай) [855]. Это сильно искаженный образ святого, широко почитаемого в Средней Азии и Поволжье Занги-Ата (Занги-Баба), историческим прототипом которого является суфийский шейх Занги (Зенги-Ата), умерший предположительно в 1258 г. Мавзолеи Занги-Ата и его жены Амбар-Ана (Амбар-Биба) находятся под Ташкентом в одноименном селении [856]. Также здесь бытует представление о дворовом абзар иясе [857]. Его прототипы, скорее всего, восходят к ал-Хадиру (ал-Хидр, Хизр) — распространенному образу устных преданий и мусульманской книжной традиции, и Илйасу — знаменитому кораническому персонажу [858]. Таким образом, следует отметить, что к рубежу XIX–XX вв. многие представления касимовских татар о культе исламских святых полностью деградировали и те превратились в добрых духов-покровителей тех или иных сторон жизни мусульман Мещеры.

В домах крещеных татарских царей и царевичей, конечно же, присутствовали многочисленные иконы. Известно, что на свадьбы православных Чингисидов, носившие государственный характер, из государевой казны гостям для подарков молодым специально выдавали иконы. При этом их число могло составлять несколько десятков. Многие из них являлись не только произведениями искусств, но и представляли собой значительную материальную ценность. Нам известна оценочная стоимость одной из них, подаренной в 1623 г. царем Михаилом Федоровичем на свадьбу астраханскому царевичу Михаилу Кайбуловичу (Кутлуг-Гирей б. Арслан-Али), — 12 рублей. Помимо этого, в документах встречаются упоминания о дарении мощевиков с частицами десятков реликвий [859]. Конечно же, у них имелись и печатные или же рукописные книги религиозного содержания.

В основном служилых Чингисидов обслуживали православные ремесленники, поэтому в их быту присутствовало значительное число типичных русских предметов. Однако многие вещи восточного происхождения покупались у купцов [860]. Другие же создавались в местах проживания. Последнее относится к ювелирным изделиям, одежде, возможно, конской упряжи. Бытовало значительное число дорогих вещей. В первую очередь это относится к тканям и женским ювелирным украшениям. Известны примеры, когда отдельные драгоценности специально приобретались после смерти тех или иных Чингисидов, хотя могли и завещаться. Так, среди имущества касимовского царя Арслана б. Али упоминаются серебряные «клепыши» с каменьями, принадлежавшие ранее Алтуган-ханыш, вдове романовского Эль мирзы Юсупова [861]. У касимовских царевичей отмечены собственные серебряники и портные [862]. А вот ознакомиться с их произведениями достаточно проблематично. До наших дней дошло только две серебряные капторги (коробочки для хранения Корана или отдельных сур из него), принадлежавших: одна — касимовскому царю Ураз-Мухаммеду б. Ондану (в настоящее время находится в Петербурге) [863], другая — имелдешу Исенею (Ишанею) Карамышеву [864](в настоящее время ее реплика хранится в Казани, в Музее национальной культуры) [865]. В ГИМе, судя по всему, находятся подлинная коранница имелдеша. Там она атрибутирована как серебряная капторга египетской или турецкой работы, принадлежавшая некоему царевичу касимовскому Инаю Имильдину (?) [866]. Еще один предмет, который мог находиться какое-то время в доме касимовского царевича, — это турецкая сулея, поднесенная Сеид-Бурханом б. Арсланом в 1653 г. царю Алексею Михайловичу [867]. Сулея (правильнее, матара) — фляга с закрепленной на цепи пробкой (начиная с XVI в., она является одним из символов верховной власти в Турции). В настоящее время она отождествляется с сулеей, хранящейся в Оружейной палате [868]. Скорее всего, отдельные предметы восточного происхождения, в первую очередь оружие, из собрания Касимовского краеведческого музея и Рязанского историко-архитектурного музея-заповедника и целого ряда других (в первую очередь речь идет о музеях, расположенных в городах, в разное время служивших местом жительства для представителей «золотого рода» в России), в свое время принадлежали если не самим касимовским Чингисидам, то уж точно членам их дворов. Со временем их дополнительная атрибуция, возможно, позволит нам уточнить некоторые наши представления о быте знатных мусульман в России. Пока же для реконструкции быта наиболее значимых Чингисидов в России мы можем опираться, к примеру, на «Опись царской казны на Казенном дворе 1640 г.» [869]. Конечно же, делая при этом определенные поправки в сторону сокращения количества и качества упоминаемых предметов.

В XVII в. в Касимове отмечено значительное количество серебряных дел мастеров. Однако их изделия нам неизвестны. В настоящее время в музеях Касимова и Рязани можно увидеть ювелирные изделия XIX–XX вв., а также некоторые предметы быта, которые могли бы использоваться касимовскими татарами, в том числе и в XVI–XVII вв. [870]В литературе отмечается, что поздние (XIX — начало XX вв.) ювелирные украшения в город часто привозили из Казани, так как касимовских мастеров было очень мало.

Некоторые исследователи утверждают, что касимовские ювелиры принимали участие в создании царских одежд и регалий, в том числе и одной из корон российских царей — казанской шапки [871], однако серьезных подтверждений этому не имеется. Данная гипотеза не получила поддержки специалистов [872].

В ряде случаев отмечаются активные контакты между Чингисидом и его родственниками за пределами России, в результате чего в обиход царей и царевичей попадали те или иные вещи восточного происхождения. Так, известно, что царевич Авган-Мухаммед от своих среднеазиатских родственников через послов и гонцов вместе с письмами получил камку золотную, кушаки толковые с золотом, кафтан частостежный, «аракчин» [873]золотной, принадлежавший ранее его отцу. Интересно, что сам царевич просил прислать ему «копейцо булатное что бывает на знамяни» [874]. Последний факт говорит о том, что отдельные Чингисиды стремились даже в мелочах сохранять антураж их прежней жизни, стремясь обзавестись аутентичными предметами. В первую очередь это касается вещей, в той или иной степени относящихся к демонстрации статуса их владельца. Также следует сказать, что после смерти Авгана все его имущество, скорее всего, оказалось в Касимове, куда переехала вдова царевича.

Еще одним статусным знаком (своеобразной регалией) мог служить шлем Чингисида. В коллекции Оружейной палаты хранится шлем из булатной стали иранского производства XVI в., который в описях государевой казны именовался «шапкой ерихонской кучюмовской». Поверхность шлема декорирована изящным восточным растительным орнаментом. Он имеет золотое эмалевое навершие (позади навершия расположена трубка для перьев) и украшен жемчугом и драгоценными камнями красного и синего цветов. Эта «шапка» была преподнесена в дар царю Алексею Михайловичу боярином Борисом Петровичем Шереметевым. Традиция связывала этот предмет с именем хана Кучума. Действительно ли это так и каким образом парадный шлем хана попал к Шереметеву, неизвестно. Однако при Алексее Михайловиче шлем однозначно воспринимался как военный головной убор Кучума, что послужило причиной его выдачи 27 января 1664 г. потомку Кучума сибирскому царевичу Алексею Алексеевичу, который должен был находиться в нем на «государском смотру у наряду» (артиллерии) [875]. В европейских странах бытование шлемов-корон являлось обычной практикой [876]. Ту же роль, скорее всего, выполнял и парадный доспех. Известно, что ногайские мирзы и крымские царевичи на протяжении XVI в. регулярно просили московского царя прислать им доспехи [877]. В подтверждение этого можно привести такой факт, что Большие Ногаи настойчиво просили Москву прислать им панцирь последнего казанского хана Ядгар-Мухаммеда. Их просьба так же настойчиво не замечалась [878]. В таком случае мы вправе говорить о том, что панцирь любого Чингисида носил определенную знаковую нагрузку, которая была тем больше, чем выше положение имел его обладатель. Значит, панцири служилых Чингисидов, исполнявших роль номинальных полковых воевод в войнах, которые вела Россия на протяжении XVI–XVII вв., также носили статус регалий. В первую очередь это, конечно же, относится к представителям «золотого рода», обладавшим царским титулом. Нельзя не сказать, что в русской традиции седло в определенных ситуациях могло рассматриваться как походный трон. Это наблюдение, правда, делалось по отношению к московскому царю [879]. Ногайские мирзы регулярно просили для себя седла с золотом [880]. В таком случае мы вправе предположить, что отдельные Чингисиды в России обладали некими статусными предметами, которые как минимум мусульманским населением рассматривались как регалии (инсигнии). При этом остается без ответа достаточно важный вопрос: как к этому явлению относились русские люди, и в первую очередь царь? Рассматривалось ли это явление как составляющая часть общегосударственной политики по поднятию престижа православного монарха и, как следствие, подвергалось всесторонней регламентации, или же считалось «домашним делом» конкретного Чингисида? На этот вопрос в настоящее время мы не можем дать однозначный ответ. Что касается оружия, принадлежавшего в то или иное время отдельным представителям «золотого рода» в России, то оно на настоящий момент нам не известно.