Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Чингисиды могли контактировать с русскими послами, посылаемыми в страны, где проживали их родственники. От них они узнавали последние новости о представителях семьи, оставшихся за границей. Существовали определенные связи с соседями, отдельными служащими Посольского приказа. Но здесь мы находимся на самом начальном пути исследования. Так, известны контакты царевича Авгана и переводчика татарского языка Посольского приказа Прокофия Ивановича Вражского. Переводчику на подворье приводили на продажу ногайских лошадей. В документах он по неизвестной причине назван немецким капитаном [906]. Возможно, это было связано с попыткой оградить его от участия в судебном разбирательстве, последовавшем вскоре. Через него царевич мог осуществлять не санкционированные Москвой контакты со своими родственниками в Средней Азии. Поэтому излишнее внимание к данной персоне было Авгану не нужно. Он происходил из астраханских детей боярских и поступил на службу в приказ в 1614 г. Неоднократно посылался в Ногайскую Орду. Дослужился до дворянина по московскому списку. Умер 16 сентября 1643 г. Возможно, определенную роль здесь сыграл тот факт, что переводчик владел поместьями в Мещере [907].

Нельзя не сказать и о жестком контроле за контактами Чингисидов, в первую очередь внешнеполитическими, со стороны Москвы. Он документально хорошо прослеживается вплоть до крещения всех наличных представителей «золотого рода» в 1654 г. Первоначально это можно было объяснить боязнью утечки информации или даже оказания прямой военной помощи со стороны татарских царей и царевичей своим родственникам-единоверцам в Крыму, Казани, Астрахани. Но данная практика существовала и в первой половине XVII в., когда подобные опасения уже потеряли свою актуальность. Теперь ее можно объяснить исключительно стремлением Москвы обезопасить себя от негативных последствий в случае бегства из России того или иного Чингисида. Ведь это было бы серьезным ударом, как для внутренней, так и для внешней политики государства. Тогда любой мог бы поставить под сомнение образ Московского государства как веротерпимого по отношению к исламу. Да и представление о православном монархе как о царе царей также подвергалось определенным испытаниям. Однако подобный контроль, как мы уже показали выше, не препятствовал культурному обмену мусульман России, в том числе и представителей «золотого рода», со своими единоверцами в Крыму и Средней Азии.

Дома Чингисидов могли иметь традиционный русский вид. В основном они были деревянными. Нам известно описание двора сибирского царевича Алтаная б. Кучума в Ярославле в 1639 г. Это «хоромы белые» — горница с комнатой на жилых подклетях, с сенями, крыльцом и повалушами (по-другому, гридница — башнеобразный большой и высокий, обычно на подклете, иногда двухъярусный сруб под отдельной крышей в хоромах и больших жилых домах в русской деревянной архитектуре, соединяемый с другими жилыми помещениями через сени, в котором находилось помещение для пиров), столовой «белой горницей» с сенями на подклете, белой же баней на подклете, конюшней с сушилом и погребом (ледником) с «напогребицами» (кладовая над погребом или ледником, предназначенная для хранения продуктов, требующих прохладного, но сухого помещения) общей стоимостью более 300 рублей. Ранее на этом дворе размещались ярославские воеводы и дьяки. Однако со временем Чингисиду данный двор показался слишком маленьким для его разросшейся семьи, и он потребовал строительства новых хором, пригрозив в противном случае силой захватить любой посадский двор по своему усмотрению [908]. Ф.Л. Шарифуллина отмечает, что даже в конце XIX в. в архитектуре домов касимовских татар сохранялись свои особенности. Это позволяет нам получить представление о домах Чингисидов. Наиболее распространенным типом было жилище изба-сени. Встречались также трехкамерные постройки: изба — сени — клеть. Клеть могла заменяться теплой избой. Вход в оба помещения шел через холодные сени. Встречались и более сложные постройки. Они представляли собой три отдельно стоящих сруба, соединенных со стороны глухих стен общим помещением, сенями. Два сруба использовались для жилья, а третий, являвшийся как бы продолжением сеней, служил кухней [909]. Нечто подобное мы видим в домах касимовских царевичей в Мещере, в мае 1723 г. в селе Селище. Здесь имелись три сосновые светлицы, «а промеж светлиц сени с чердаком». Тогда же в селе Волынском (Сетунский стан Московского уезда) отмечено четыре светлицы на подклетях, а «промеж ими столовая холодная» [910]. Но данные выводы справедливы только в том случае, если Чингисид сам строил для себя дом. Достаточно часто ему просто давали свободный двор. Каменный дворец известен только в Касимове. Возможно, его архитектура (в первую очередь планировка) напоминала дворец в Казани. По крайней мере, в чем-то они были соразмерны (в Казани дворец занимал площадь 18 х 22 м, в Касимове — 6 х 23 м.) [911]. В Касимове дворец строился, судя по всему, царем Шах-Али б. Шейх-Аулиаром, лично знавшим, как был построен дворец казанских ханов.

При разрастании семьи неподалеку строились новые помещения. Так, в Касимове в первой четверти XVII в. за дворцом были поставлены срубы для многочисленных жен и теток царя Арслана б. Али [912]. Таким образом, даже не все ближайшие родственники Чингисидов в ряде случаев жили с ними под одной крышей. Но здесь могли проживать люди, относящиеся ко двору, которые, возможно выполняли, в том числе, и некоторые придворные функции. По-видимому, параллели можно провести со двором московских государей (стольники, спальники, кравчие, ясельничие и некоторые иные). Но касимовские не получали ни земельных пожалований, ни денежных окладов или натуральных дач. Они кормились за столом Чингисида и одевались за его счет. При этом подобная категория служителей, судя по документам, имела достаточно знатное происхождение [913].

О внутреннем убранстве домов нам практически ничего неизвестно. В имуществе касимовских царей упоминаются только богатые занавесы и ковры [914]. Последних, судя по всему, было довольно много. Ведь даже на приеме у московского царя им зачастую предлагали сесть по-восточному «на коленки», также должны были присутствовать разнообразные подушки, можно предположить наличие многочисленных звериных шкур. В том числе и для езды в санях в зимнее время. Могли встречаться и экзотические меха для России. Так известно, что царевич Авган преподнес царю Михаилу Федоровичу шкуру уссурийского тигра (бабр) [915]. Скорее всего, их дома украшало и богатое вооружение восточного происхождения. Могло иметь место и оружие западноевропейского происхождения [916]. Одежда и ценности хранились в сундуках. Время от времени можно услышать о якобы переданном в Рязанский краеведческий музей из музея Рязанской ученой архивной комиссии троне касимовских царей. С высокой долей вероятности можно утверждать, что это деревянное, грубо сработанное кресло (стул) без следов покраски, спинка и подлокотники которого имеют сквозной повторяющийся резной узор в виде соприкасающихся друг с другом волнистых линий, расположенных по вертикали и напоминающих расположение нитей при вязке. Восточные мотивы в его декоре отсутствуют. Специальных исследований данного предмета не проводилось, в музее оно хранится без атрибуции. В настоящее время считается, что оно относится к XVII в. Однако это далеко не окончательная датировка. Вполне возможно, что его изготовили значительно позже, в XVIII, или даже XIX вв. Все же в целом данное кресло соответствует русским образцам XVI–XVII вв. как по форме, так и по орнаменту. Н.Н. Соболев называет подобные произведения «предметами крестьянского мебельного искусства» и подчеркивает, что они чаще встречались в монастырях и скитах, как особо почетные места для сидения и реже — в домах обывателей [917]. В Касимовском краеведческом музее в настоящее время выставлено подобное же кресло (значится как трон последней ханши Фатимы-салтан Шакуловой, супруги царя Арслана б. Али), но в более плохом, нежели в Рязани, состоянии. У него имеется и серьезное отличие от рязанского «трона» — сохранившийся паз на спинке, позволяющий предположить наличие в прошлом некой конструкции в виде балдахина. Хотя все же следует отметить, что кресла долгое время рассматривались в России как определенные статусные вещи. Поэтому, не имея результатов дополнительных исследований, мы не можем полностью отвергать версию о том, что данные предметы каким-либо образом связаны с последними касимовскими царевичами. Однако в XVII в. русские мастера создавали и более изысканные предметы деревянной мебели, в том числе и стулья [918]. Хотя, конечно же, тронами они являться не могли. Традиции наличия в Касимове, как, впрочем, и в ряде иных мусульманских держав, подобных атрибутов власти не зафиксировано. У кочевых народов и их наследников функцию трона выполняла белая кошма — четырехугольный кусок белого войлока.