Норберт Элиас - Придворное общество

Поощрение соперничества и напряженности, в особенности между элитами, весьма часто и повсеместно встречается как важный инструмент в системе господства, не являющегося — или переставшего быть — харизматическим единоличным господством. Оно встречается не только в абсолютистски управляемых династических сословных государствах, но точно так же, например, и в диктаторски управляемом национал-социалистическом военно промышленном государстве.

Традиционная историография во многих случаях пренебрегает систематическим исследованием структур власти. Если историю рассматривают в основном как комплекс осмысленных, целенаправленных планов и намерений отдельных людей и групп людей, то соперничество и взаимная мелочная зависть между элитами легко могут показаться нам незначительными фоновыми феноменами, не имеющими никакого значения для хода или «истолкования» истории. Без социологической выучки, в самом деле, и различие между идеологией и фактическим распределением власти, и функция идеологий как одного из аспектов фактического распределения власти останутся неясными и не поддающимися точному определению. Это весьма часто можно доселе наблюдать в исторических исследованиях.

То же самое касается возможности получать знание об истории обществ путем систематического сопоставления близких общественных структур. Теория об абсолютной уникальности того, что историки рассматривают как историю, и здесь искажает видение существа дела. По этой причине будет, возможно, небесполезно подчеркнуть — мимоходом, — что исследование механики господства абсолютных монархов и особенно старательного культивирования и уравновешивания напряжений между группами элиты, какое мы встречаем у Людовика XIV, также может дать кое-что для понимания стратегии национал-социалистического властителя по отношению к его элитным группам в фазе перехода от харизматического к рутинизированному господству (которую он, несомненно, пытался задержать с помощью войны). Здесь мы не имеем возможности разбирать наряду со структурным родством этих двух явлений также и структурные различия между ними. Поэтому просто обращаем внимание читателя на одну публикацию, посвященную соперничеству между группами элиты национал-социалистического государства на пути к консолидации власти и к ее институциональному распределению, и на комментарии одного молодого немецкого историка, который демонстрирует принципиальное значение такого рода исследований.

Открытию самих фактов, исследованию конфликтов и соперничества между различными группами элиты немецкого национал-социалистического государства значительно содействовала работа редактора журнала «Шпигель» Хайнца Хене, вышедшая вначале в виде серии статей под заглавием «Орден „Мертвая голова“» [223]. Гёйдельбергский историк Ханс Моммзен очень выразительно обрисовал проблему, которую ставят подобные конфликты перед традиционной историографией [224]. Это, mutatis mutandis, та же самая проблема, которая возникает, когда в поле нашего зрения находится структура абсолютистского господства и функция специфического равновесия сил между элитами для поддержания огромной власти единоличного правителя — короля.

Как при обстоятельном исследовании выясняется неправильность представления о государственной системе, бесконфликтно объединенной под властью абсолютного короля, так же точно представление о монолитном национал-социалистическом государстве, возглавляемом вождем, оказывается фикцией. Эта картина, как уточняет Моммзен, расплывается «в намертво, казалось бы, запутанный клубок соперничающих организаций, враждующих друг с другом руководящих группировок, схваток за власть и за посты между „облеченными властью“ национал-социалистами на всех уровнях партийно-государственного аппарата. Мнимая идеологическая сплоченность также оказывается фикцией, под покровом пустой формулы „национал-социалистического миросозерцания“ происходила скрытая борьба гетерогенных идеологических концепций, согласных между собою только в том, против чего они выступали» [225].

Во введении к своим статьям Хене изложил причины, которые, по его мнению, объясняют, почему традиционная историография оказалась не вполне на высоте задачи изучения подобных аспектов общественно-исторической действительности. Эти наблюдения весьма поучительны в связи с тем, что было сказано выше о соотношении исторической науки и социологии Моммзен кратко резюмировал их следующим образом:

«Вводные замечания Хене о том, что тема „СС“ была для основной массы немецких историков запретной, имеют в виду, что описание подобного предмета ставит труднопреодолимые проблемы перед историографией, ориентирующейся на классические образцы. Ибо любая попытка предположить в основе развития СС некоторую внутреннюю целесообразность, некий исторический „смысл“ или, по крайней мере, подобие причинной взаимосвязаннос ти процесса рушится, сталкиваясь с многоразличными противоречиями внутри аппаратов СС… в сущности, это относится и к внутренней структуре „Третьего рейха“ вообще. Исследователи обратились к другим вопросам — особенно ввиду нераскрытости источников — не потому, что вопрос об этом был табу, но потому, что в свете модели тоталитарной диктатуры проблемы внутреннего распределения власти и действительной организации представлялись второстепенными» [226].

Если правильно понимать эти слова, то они означают, что идеологическая модель тоталитарной диктатуры удерживала историков от попыток вынести социологические проблемы действительного распределения власти с заднего плана в самый центр исследования, как это сделал Хене, и, как он, открыть для себя те источники, которые сделали бы и для них возможным исследование действительного распределения власти и переменчивых равновесий сил в системе национал-социалистического государства. Это можно, вероятно, считать подтверждением того, что историография, ориентирующаяся на классические образцы, в своих — по большей части, неназванных и непроверенных — теоретических предпосылках, сама закрывает себе доступ к постижению обширных областей общественно-исторической действительности, как уже было показано в начале нашей работы.

Сравнительный анализ систем консолидированной единоличной власти в относительно высокодифференцированном поле господства изощряет нашу способность понимать необходимость, с которой соперничество и мелочная зависть между группами элиты, не способных преодолеть это соперничество, ставят все их в одинаковую зависимость от единоличного властителя. Без такого сравнительного анализа часто оказывается непросто познать стратегию носителя неограниченной власти и принужденное положение подданных, как таковые.