Норберт Элиас - Придворное общество

Проблемы перехода от одного распределения власти, от одного баланса сил к другому многообразны. Еще несколько примеров помогут сделать картину несколько более полной. Раздача королями земель при натуральном хозяйстве и раздача ими денежных рент при денежном хозяйстве создавали основу для весьма различного рода отношений. Первая даже пространственно удаляла наделенных ленами лиц от короля. Пока кредитооборот был еще мало развит, было отнюдь не легко прокормить себя длительное время вдалеке от своей земли. Даже посреди походов и в тех битвах, которые привели к победе Генриха IV, дворяне, если не приходилось ожидать победы и добычи, очень скоро снова удалялись из армии и возвращались домой [147].

Но деньги, которые мог раздавать король, часто позволяли, а довольно часто и принуждали оставаться поблизости от короля. Если землевладение в смысле натуральной ренты более или менее принуждало к оседлости, то землевладение как источник денежной ренты позволяло удалиться от земли. А тем более денежные ренты — например, пенсии или подарки непосредственно из королевского кошелька, которые могли возобновляться при постоянной милости короля и прекращаться в случае немилости, — оказывали сильное давление на человека, принуждая его постоянно находиться при короле, побуждали к тому, чтобы вновь и вновь новыми непосредственными личными услугами приобретать себе высочайшее благорасположение. Таким образом, характер зависимости, к которой понуждала раздача натуральных рент, с одной стороны, и раздача жалованья, пенсий и денежных подарков, с другой стороны, был весьма различен. Первая давала большую степень самостоятельности, чем вторая. Ибо в своем лене, что бы ни случилось, дворянин был все-таки королем в миниатюре, и если лен был однажды дарован и принят, то положение ленника в нем было достаточно прочно; во всяком случае, было вовсе не так легко снова лишить его лена; по крайней мере, чтобы на долгое время сохранить за собой этот дар, не нужно было беспрестанно добиваться милости короля.

Денежные же подарки приходилось как бы снова и снова выманивать из королевской казны. Пенсий могли лишить скорее и проще, чем дарованных земель, чем натуральных рент, находившихся где-то в провинции, вдалеке от королевской резиденции. В этом смысле люди, которые зависели от денежной ренты королей, жили на более зыбкой почве, чем те, которые получили от него земли в лен.

Проявляющаяся в форме денежной ренты милость королей таила в себе для зависящих от нее людей куда больший риск, была причиной более скорой смены успеха и неудачи в обществе, а потому порождала и более подвижные, более дифференцированные установки и физиономии людей, чем милость королей, выражающаяся в натуральных рентах. И несамостоятельность привилегированных лиц, их зависимость от короля были больше, зримее, нагляднее, чем у держателей ленов.

Король, держащий двор и раздающий придворным деньги или денежные ренты, как личность со всеми своими прихотями, поступками и чувствами, непосредственно властвовал над большим кругом лиц, постоянно окружавших его преданным вниманием, чем какой бы то ни было из королей эпохи натурального хозяйства. Его деньги собирали вокруг себя этих людей.

Подобное противопоставление короля, раздававшего земли, и короля, раздававшего деньги, не лишено известного смысла, ибо один тип короля непосредственно и постепенно возникал из другого, продолжал его в своем поведении.

Иными словами, отношение абсолютных монархов Франции, раздававших придворным денежные средства, к дворянству невозможно понять, если не учитывать, что это отношение выросло из традиционного отношения верховного сюзерена к своим вассалам и ленникам. Старый союз короля и дворянства, выражающийся, скажем, в том, что король называл себя «первым дворянином» (premier gentilhomme), а дворянство ощущало себя как «подлинная движущая сила и живое тело страны» [148], традиционная обязанность короля содержать свое дворянство, а дворянства — служить королю — они не перестали существовать. Рассматривая «пенсионную экономику» эпохи старого порядка, нельзя забывать, что в ней сохраняются, в трансформированном сообразно законам двора, в снятом виде, старые ленные отношения. Одним из конститутивных элементов поведения содержащих двор королей и придворной знати по отношению друг к другу является то, что оно выросло из старой рыцарской взаимозависимости между рыцарями-королями и рыцарями из числа их вассалов и свиты.

Но этос феодальных ленных обязательств опирался первоначально на более равноправную взаимную зависимость партнеров друг от друга; всюду, где эта зависимость была незначительна, как, например, у крупных вассалов, легко было нарушить и этот этос, это обязательство. Ленники нуждались в монархе-сюзерене как в координирующем командире, владетеле или распределителе завоеванной земли, а сюзерен нуждался в свите и вассалах как в воинах и нижестоящих командирах для защиты, а также для увеличения своих владений, как в соратниках для битв и усобиц. Король, кроме того, нуждался также во всем остальном дворянстве — помимо того, что из этого дворянства выходили его товарищи по охоте и турнирам, спутники и спутницы его светских удовольствий и воины, вместе с которыми он бился в сражениях, — изначально еще и потому, что только из числа этих дворян, хотя бы и духовного звания, он мог найти себе советчиков. Из воинов его дружины первоначально происходили те, кто более или менее самостоятельно, именем короля управлял страной, взимал подати и отправлял правосудие. При столь всесторонней зависимости от дворянства, при столь тесном переплетении интересов дворянства с интересами короля дистанция между королями и всеми прочими дворянами еще не могла принять таких масштабов, как впоследствии.

С течением времени центральные властители той или иной ступени все более и более выделялись из общей массы дворянства; они смогли увеличить собственную власть за счет других представителей дворянства отчасти благодаря тому, что привлекли людей из другого сословия, которое постепенно стало пригодно для подобных целей, — из буржуазии — к осуществлению функций, бывших до сих пор привилегией дворянства и высшего духовенства. Во Франции им действительно удалось оттеснить дворянство почти ото всех подобных функций и заменить его ротюрье. В руках именно этих людей находилась уже в конце XVI века большая часть судопроизводства, администрации и даже министерские функции.

Что же после этого делало дворянство необходимым для короля? Как видим, это — решающий вопрос. Хотя ленные отношения и продолжали существовать, в трансформированном виде, в отношении короля и двора, от их старых обязательств, от старого этоса — при неравенстве возможностей, оказывавшихся в распоряжении у короля и дворянства в условиях денежного хозяйства, и при ослабевающей зависимости короля от дворян, — конечно, не осталось бы ничего, если бы только нищающая знать нуждалась в короле для своего сохранения, а король решительно ни в каком смысле не нуждался бы в ней как в особенном и незаменимом сословии. Так для чего же нужно еще было теперь королю дворянство?