Норберт Элиас - Придворное общество

Огромное значение для общественной структуры ancien régime имеет сосуществование и взаимопроникновение двух этих форм социального обособления — дистанции, обусловленной наследственной сословной и ленной функцией или профессиональными функциями, с одной стороны, и дистанции, обусловленной принадлежностью или непринадлежностью ко двору, с другой. Последняя проявляется в существовании придворной и непридворной знати, а позднее также и в существовании придворной или близкой к придворному обществу и подражающей ему сословной буржуазии — и буржуазии непридворной, занятой профессиональным трудом.

«Сеньоры французских королей были поначалу не просто советниками, они были законодателями» [156]. Начиная примерно с Филиппа IV, хотя и с известными колебаниями, власть королей над дворянством во Франции росла очень постепенно и непрерывно . В ту эпоху, которую мы обыкновенно называем Ренессансом, в правление Франциска I, а затем в XVII веке — Генриха IV лишь достигло завершенности то, что было уже давно подготовлено. Эта постепенность и преемственность были одной из решающих причин того, что в придворном порядке хотя и в снятом, трансформированном виде — все же сохранилось многое от порядка средневекового, феодального. Не вдруг и не в короткое время, но в постепенном движении короли сокращали власть дворянства и ограничивали притязания Генеральных штатов на участие в управлении государством [157]. А сколь важную роль играла при этом «свобода распоряжения денежными средствами подданных в силу независимости от органов сословного представительства» [158], можно ощутить, например, если сопоставить положение Франциска I, который был практически независим от согласия сословий, с гораздо более скованным и в этом отношении гораздо более сложным положением Карла V.

Затем, в XVI веке произошел своего рода откат. Сословные собрания опять стали созываться чаще, схватки [159]за власть между ними и королями вновь стали ожесточеннее. Конечно, социальные корни религиозных войн во Франции распознать без весьма обстоятельного социологического исследования (а такого пока нет) сравнительно трудно — прежде всего потому, что в них, совершенно независимо от собственно религиозного раскола, самым различным образом переплелись между собою борьба группировок знатных семейств за престол, борьба нищающего из-за последствий денежного хозяйства и ослабленного дворянства за новую точку опоры и в то же время как в отдельных частях дворянства, так и прежде всего в городских слоях мощные тенденции к сохранению или восстановлению сословных прав и свобод [160].

Но, как бы то ни было, если мы говорим, что в конце религиозных войн, с победой Генриха IV, была предрешена также победа неограниченной королевской власти над всеми противостоящими ей социальными слоями, а значит, в том числе и над дворянством, — то ни в коем случае не следует забывать, что подобная формулировка передает до известной степени верно только результат этих битв. В самих же конфликтах фронты и намерения сражающихся отнюдь не были однозначно определены таким образом. Как часто бывает, эта формулировка создает иллюзию, будто то, что получилось впоследствии, тождественно с тем, чего отдельные люди и группы людей на самом деле хотели изначально; отдельные индивиды представляются планирующими, творящими и созидающими то, что в действительности может быть понято только в свете всего переплетения людей и их желаний в обществе, в свете констелляции социального поля как целого и в свете тех возможностей, которые оно предоставляло отдельным группам и индивидам.

Генрих IV был вначале крупным вассалом короля Франции, своего рода местным монархом, и маловероятно, чтобы уже в этом положении ему очень нравилась идея подавления всех крупных вассалов в пользу неограниченной королевской власти. Затем, когда он сам стал королем, поначалу не имея соответствующей фактической власти, прежде всего власти финансовой, Генрих сражался во главе рыцарского дворянского войска старого стиля [161]против наемных армий, посланных частично королем Испании, частично папой. И это показательно: в начале своего царствования Генрих не смог бы содержать за собственный счет сколько-нибудь значительное наемное войско, и потому получилось так, что тот человек, при котором впоследствии окончательно был открыт путь к неограниченной власти королей, в том числе и в особенности власти их над дворянством, завоевал эту свою победу именно с помощью дворянства, во главе дворянской армии, хотя при поддержке иностранных держав, приславших ему деньги и войска, и к тому же при благоприятном стечении обстоятельств, таких, например, как смерть папы Григория XIV и разногласия между противниками Генриха.

Справедливо будет сказать, что с исходом религиозных войн исход борьбы между дворянством и королевской властью был, в сущности, решен, путь к неограниченной монархии был свободен. Но помимо вышеупомянутых общественных процессов, благоприятствовавших развитию власти короля и предоставивших ему силу для обеспечения и развития его господства, фактором, сообщившим постепенно функции короля столь значительный перевес над представителями других функций, стали именно последние религиозные войны, во время которых католическое, роялистское дворянство сражалось в лагере Генриха IV плечо к плечу с протестантами всякого чина против других частей дворянства, заключивших союз с католическими городами, с духовенством, с испанским королем и папой римским.

Сами современники во многих случаях видели просто, что Генрих IV сражался во главе дворянства и что ему, наряду с конкурирующими дворянскими семействами, противостояли, прежде всего, городские корпорации и части духовенства. Конечно, фронты не были совершенно однозначны. Ведь были и протестантские города, поддерживавшие Генриха IV. Так же несомненно и то, что у него, на стороне протестантов, обреталось и католически-роялистское дворянство — умеренно-католическое, стоявшее в резкой оппозиции строго католическим группам противной стороны, из которых вышел убийца короля Генриха III, громко прославляемый в том лагере.

Как всегда в подобных случаях, основную массу дворянства на эту сторону, в оппозицию католическому духовенству, привел, очевидно, целый ряд мотивов. Укажем здесь, по крайней мере, на один из самых явных — тем более что этому мотиву, в общем, уделяется пока еще недостаточно много внимания.

Франциск I обеспечил себе с помощью конкордата право распоряжения значительной частью церковных бенефициев во Франции. Тем самым он, после того как доменные земли королей были уже, по крайней мере отчасти, растрачены, завладел фондом, из которого снова мог самым щедрым образом раздавать награды заслуженным представителям дворянства Так немалая часть французской знати превратилась в пользователей церковных земель, точно так же как на другом берегу Ла Манша вследствие аналогичных мер Генриха VIII часть английского дворянства приобрела экспроприированные церковные земли. В обоих случаях действия королей поставили немалую часть дворянства в оппозицию духовенству. Интересно было бы проследить те переплетения общественных процессов, которые в Англии с течением времени привели в лагерь противников старой церкви и значительную часть столичного бюргерства, в то время как во Франции именно столица «стоила мессы». Но здесь достаточно будет ограничиться проблемой дворянства.