Норберт Элиас - Придворное общество

Это может быть примером тому, с какими сильными соперниками, выдвинувшимися из буржуазии, пришлось столкнуться придворному «дворянству шпаги», лишенному теперь почти всех административных функций и всяческой высшей юрисдикции. Одновременно мы ясно видим здесь, почему и до какой степени оно нуждалось в помощи короля, и пони маем, как короли, опираясь на эти пребывающие в примерном равновесии социальные группы, могли воздвигнуть и обеспечить свое господство, по ка наконец сами не оказались непосредственно вовлечены все более и более в напряжения и игру интересов между ними.

Как третье сословие, так и само дворянство были расколоты на раз личные группы, и это невероятно усложняло ситуацию, умножало фронты и возможности союзов. Здесь мы также можем отвлечься от провинциального и местного дворянства, которое в период между религиозными войнами и Революцией практически не играло роли правящей элиты.

Положение высшей знати, например принцев и герцогов, так называемых «грандов» («Grands») [166], значительно отличалось от положения основной массы придворной знати. Ибо, с одной стороны, эти «гранды» стояли в дворянской иерархии особенно близко к королю. Его родственники составляли как бы ее центр. Так что подрывать авторитет, полновластие короля над другими слоями, а тем самым и свое собственное привилегированное положение в королевстве отнюдь не входило в их намерения. Для этого их собственный авторитет был слишком тесно связан с авторитетом короля.

Но в то же время, с другой стороны, эти «гранды» — именно потому, что они были особенно близки к королю, — особенно завидовали его полновластию, были особенно склонны жаловаться на подавлявшее их принуждение подчиниться ему, на свое унижение до степени подданных , означавшее уравнивание их со всеми остальными.

В своей посвященной «грандам» статье в Энциклопедии Мармонтель весьма ясно, хотя и несколько идеологически приукрашено, представил своеобразное положение «грандов» между двумя фронтами. Приведя вначале для непосредственной иллюстрации своего анализа часто употреблявшийся в XVIII веке образ государства как машины, которую можно поддерживать на ходу только с помощью точно выверенного сочетания всех ее частей, он описывает положение «грандов» следующим образом:

«Первые среди подданных, они станут рабами в деспотическом государстве, а в республиканском государстве смешаются с толпой; таким образом, превосходство над народом привязывает их к государю, а зависимость от государя к народу… и вдвойне нерушимая связь, основанная на интересе и долге, соединяет грандов с монархическим устройством».

И в то же время именно эти «гранды» были особенно опасны для короля. Ибо из этого круга, и только из него, могли выйти конкуренты. И в самом деле, еще в эпоху Людовика XVI в этом кругу возник планпринудить короля к отречению и поставить на его место одного из его родственников. А поэтому, хотя в течение XVIII века короли снова назначали себе министров из среды мелкого и среднего дворянства, начиная с Людовика XIV неоспоримой традицией режима, нарушаемой лишь изредка, стало устранение, по мере возможности, этих «грандов» от любого — даже неофициального — участия во власти. Это тоже показывает противоречия и напряжения внутри самого дворянства.

«Честолюбие „грандов“, — говорит в одном месте Энциклопедия, — направлено, кажется, в сторону аристократии; но если бы даже „народ“ позволил привести себя к этой аристократии, этому воспротивились бы простые дворяне, по крайней мере в том случае, если бы им не гарантировали некоей доли авторитета. Но в этом случае „гранды“ получили бы 20 000 себе подобных вместо одного государя, а вследствие этого они никогда не согласились бы на подобное решение. Ибо честолюбие тех, кто желает властвовать, — а оно единственная причина революций, — без сомнения, страдает не столь жестоко от превосходства одного человека, чем от равенства с большим множеством людей» [167].

Эти альтернативы превосходно передают социальные и психологические аспекты данной фигурации напряжений — как они видятся с позиции «грандов». «Верховенство» короля служит гарантом их дистанции от нижестоящих. Любая борьба против превосходства короля принуждает их искать себе союзников ниже себя, а при этом, значит, их гордость оказывается оскорблена необходимостью становиться на одну ступень с низшими их рангом людьми. Таким образом, стремление к социальной дистанции и превосходству, к сохранению своего обособленного существования принуждает их занять амбивалентное положение, полное притяжений и отталкиваний в направлении как выше-, так и нижестоящих, — положение, из которого нет выхода.

Положение «грандов» дополнительно осложняется еще одним обстоятельством: их круг столь узок и столь тесно связан с королевской властью, что принадлежащие к нему люди представляют не собственно сословные интересы, не интересы дворянства как целого — даже тогда, когда они, при известных обстоятельствах, встают во главе защитников сословных интересов или, чтобы приобрести себе союзников, идут, хотя бы вначале, на сословные компромиссы, как то делал регент. Но, в сущности, в этом узком кругу, где каждый почти в каждом другом видит непосредственного конкурента, каждый действует в пользу своего собственного интереса, т. е. в интересах своего «дома». Группа грандов на самом деле всегда была расколота на враждебные, соперничающие дома и фракции. Каждая из них — во всяком случае, до времени Людовика XIV, а затем, гораздо тише и секретнее, и при его наследниках тоже — хотела, как некогда крупные вассалы королей, получить если не саму власть, то хотя бы свою долю власти.

Но именно в тех случаях, когда один из «грандов» предпринимал некий рывок в этом направлении, с особенной отчетливостью становилось видно, как это социальное поле снова и снова неизменно уравновешивалось в пользу легитимного короля. При этом, правда, менялись отдельные факторы; но снова и снова повторяется основная структура, а именно: специфически неустойчивое состояние равновесия этого социального поля с его множеством общественных слоев и групп, ни одна из которых не имела значительно превосходящего базиса власти, достаточного, чтобы утвердить ее господство над всеми другими группами и над самим королем.

Соответственно, любой узурпатор неизменно попадал среди множества социальных групп и фронтов в одну и ту же ловушку. Чем сильнее он становился, тем сильнее становился единый фронт всех остальных. Законный же король, или законный наследник престола, имел, в сравнении с ним, одно внушительное преимущество: легитимность. Хотя в глазах каждой группы или слоя она и дистанцировала его более или менее от самой этой группы, в то же самое время она дистанцировала его и от всех других и предопределяла его таким образом на роль уравновешивающего, стабилизирующего начала в шатком равновесии социального поля.