Норберт Элиас - Придворное общество

Здесь, с определенной стороны, обнаруживается социологическое значение законности, или легитимности, короля в этой фигурации людей. Наследование власти от короля-отца к королю-сыну, как известно, часто отвергали как бессмысленное, потому что в этом случае принципом отбора для властвующих лиц служила не пригодность, а одно лишь происхождение. С социологической точки зрения этот способ выбора государя в старой, еще в значительной мере приверженной традициям Франции, несомненно, выполнял специфическую функцию. В этом поле со свойственным ему неустойчивым равновесием состоятельных и политически активных слоев он давал известную гарантию того, что король будет заинтересован в поддержании существующего порядка. Этот порядок, далее, предоставлял каждой из элитных групп гарантию того, что король не будет чрез мерно односторонне связан с интересами ее противников, поскольку ему, в отличие от узурпатора, не было необходимости бросаться сперва в борьбу социальных групп в поисках союзников, чтобы достигнуть власти. Законное происхождение королей дистанцировало их от всех социальных групп страны в равной мере . При этом даже не так важно, так ли это было в действительности. Решающим было то, что в сознании различных групп, а также и в собственном сознании короля его законное происхождение поднимало его над противостоянием соперничающих сторон. В социальном поле, в котором слои и группы удерживают примерное равновесие влияния, ни одна из групп не потерпит ставленника других групп в качестве властителя, но в то же время, если это высшие слои общества [173], ни один из них не желает ни свержения существующего порядка, ни продолжительных волнений. Поэтому в подобных полях «законность» происхождения короля, в конечном счете, представляется каждой из групп гарантией того, что властитель, пришедший к власти на основе действующего права, не будет обязан другим группам за то, что они возвели его на трон, и не будет односторонне вовлечен в обслуживание их интересов. Можно проанализировать с этой точки зрения положение Генриха IV, или Людовика XIV, или, скажем, — как своего рода контрпример — стоящую на грани легитимности ситуацию регента [174]: повсюду мы обнаружим, что события развиваются закономерным образом, который предопределен специфическим многополюсным балансом сил в данной фигурации. Чем сомнительнее легитимность, чем в более отдаленной степени родства состоит новый властитель со своим предшественником, тем в большей мере он оказывается принужден укреплять свое положение на троне, заключая союзы с теми или иными группировками, и тем значительнее, вместе с этим, угроза другим группам и существующему балансу сил в этом поле.

Но одновременно эта фигурация оказывала давление на самого короля, если ему удавалось достичь власти. Ожидания различных групп принуждали его не оказывать излишнего предпочтения ни одной отдельно взятой группе и тем самым не давать ей завладеть слишком большой властью сравнительно с другими. Ибо именно потому, что основу его господства составляло неустойчивое равновесие между группами, державшими друг друга в постоянном напряжении, любое приращение власти какой-то одной из них представляло бы угрозу его собственному господству так же точно, как оно угрожало бы и положению всех прочих групп, а тем самым — всей существующей их фигурации. Таким образом, короли были крайне заинтересованы в поддержании неустойчивого и постоянно колеблющегося равновесия сил. Хотя по происхождению и воспитанию они были особенно тесно связаны с дворянством, все же они не могли предоставить ни дворянству, ни, скажем, буржуазным корпорациям такого господствующего положения, которое угрожало бы балансу сил в государстве, если не желали поставить под угрозу основу своей собственной власти. Они вынуждены были сохранять дворянство, чтобы обеспечить равновесие в своем королевстве, но в то же самое время они вынуждены были и дистанцироваться от него. Здесь мы подходим к моменту, имеющему чрезвычайную важность для понимания отношений между королем и дворянством, для ответа на вопрос, по какой причине король сохранял дворянство, а с тем и на вопрос о функции, которую выполняло дворянство в этом королевстве.

Представление, будто отношения между слоями и группами в некотором социальном поле бывают в целом однозначными, будто бы, например, между ними просто-напросто существует враждебность и история есть поэтому история классовых битв, оказывается, при более внимательном рассмотрении, хотя не совсем неправильным, но все же односторонним. Во всяком случае, амбивалентные отношения между социальными слоями одного и того же государства, непрерывные метания социальных слоев между взаимной зависимостью и враждебностью встречаются (в особенности в многослойных фигурациях, где большинство групп выступают на несколько фронтов одновременно) намного чаще, чем это было описано исследователями до сегодняшнего дня. Ancien regime был преисполнен амбивалентных отношений подобного рода. Его невозможно понять, если не ввести этой или аналогичной категории. Отношение родового дворянства, политически активной буржуазии и «дворянства мантии» (noblesse de robe) к королю было столь же амбивалентно, как и отношения между самим дворянством и буржуазией. Одна из интереснейших тем истории ancien regime — это то, как в ходе своеобразной трансформации буржуазии из этого ее амбивалентного отношения к дворянству в определенной ситуации возникла однозначная враждебность отдельных буржуазных групп к знати, к королю и к другим частям буржуазии. Но не менее амбивалентным, однако, было и отношение самих королей к слоям общества, прежде всего к дворянам. Дворянство было особенно социально близко королям, ближе всех других слоев народа, король всегда был дворянином — и именно поэтому поддержание дистанции между королем и дворянством было особенно трудно и особенно важно, именно поэтому в то же время дворянство было особенно опасно для короля, и чем ближе одна из групп в дворянской иерархии стояла к королю, тем опаснее она была для него. Как уже было сказано, высшие сеньоры, пэры, и прежде всего принцы королевской крови, не только в силу своего положения (подобно сословным частям дворянства и элитам буржуазии) обнаруживали склонность к ограничению королевской власти. Между ними — потомками прежних крупных вассалов или прежних королей — и правящим королем существовала скрытая конкуренция. Таким образом, с одной стороны, короли принадлежали к дворянству, их чувства и поступки были дворянскими, и, кроме того, они нуждались в дворянстве как в интегрирующем элементе системы своего господства и потому заботились о нем. Но, с другой стороны, существование его означало в то же время скрытую угрозу их господству, против которой им приходилось постоянно принимать защитные меры. Это амбивалентное отношение между королем и дворянством составляет основу — и дает нам одновременно ключ для понимания — своеобразия придворной знати эпохи старого порядка. Провинциальная знать, как уже было сказано, никакой роли в качестве политического фактора более не играла.