Норберт Элиас - Придворное общество

Независимо от того, в какой степени можно показать существование подобной структуры также и в других странах, для Франции доказать ее существование будет во всяком случае нетрудно. Говоря о всех тех возможностях, которые предоставляли королям обстоятельства их социального поля и которыми они могли и должны были воспользоваться, чтобы установить свое господство, мы нисколько не умалим величия великих королей и их свершений. Об этом едва ли нужно было бы упоминать, если бы констатацию важности этих обстоятельств не понимали бы так часто превратно, усматривая в ней умаление или даже отрицание ценности личности. Дело же обстоит как раз наоборот: мы можем по-настоящему понять, что такое величие человека, если представим себе те сети и переплетения, в условиях которых и по отношению к которым он действует и мыслит. И позицию верхних слоев Франции по отношению к королю следует понимать в связи с этой примирительной функцией короля в полном социальных напряжений поле. Их отношение к королю амбивалентно, и это становится тем заметнее, чем с большей независимостью короли, в силу своей функции арбитров, распоряжаются всеми доходами королевства.

Каждый из этих слоев — верхушка буржуазии, парламенты, равно как и верхушка дворянства, иерархия придворной знати, — охотно ограничили бы королевскую власть со своей стороны. И такие попытки или, по меньшей мере, подавляемая склонность сделать это проходят через весь ancien régime, хотя при Людовике XIV они проявлялись редко. Но каждый из этих слоев в то же время нуждался в силе и власти легитимных королей для защиты и для сохранения своего собственного положения перед лицом разнообразных угроз или притеснений, которым они подвергались в эту эпоху нарастающей сложности социального поля со стороны других групп. Порою многие группы дворянства вступают в союз с парламентами против представителей королевской власти, как, например, в эпоху фронды. Но они всегда проходят вместе лишь небольшой отрезок пути, ибо очень скоро начинают опасаться приращения власти своих сиюминутных союзников больше, чем власти королей, и вновь в той или иной форме заключают пакт с королями или их представителями. Эта типически амбивалентная позиция и порождаемая ею конфликтная ситуация делают поэтому на короткое время возможными союзы между различными ведущими общественными группами также и против королевской власти — низовые массы буржуазии почти всегда играют при этом, вплоть до эпохи революции, более или менее пассивную роль, роль орудия для намерений одной из элитных групп, — но после недолгих совместных действий та или иная группа снова приближается к королевской партии, покидая союз со всеми прочими. На этой фазе развития фигурации, от времен религиозных войн вплоть до предреволюционной эпохи, постоянно воспроизводится, несмотря на все перемены и перестановки сил, это устойчивое колебательное движение.

К этому присоединялось то обстоятельство, что ни буржуазия, ни дворянство — не говоря уже о духовенстве, позицию которого в этой игре социальных сил мы вынуждены оставить без внимания, так как она требует особого анализа, — не были внутренне едины. Парламенты, например, в XVII веке еще представляли собою элиту третьего сословия (roture), а в XVIII веке — уже самостоятельный промежуточный слой между знатью и буржуазией, «дворянство мантии» (noblesse de robe). Они прибегали достаточно часто к помощи массы народа и, по большей части, насколько считали это полезным для своих собственных целей, защищали старинные права, прежде всего права городских цеховых корпораций. Но, в противоположность многим городам, они были не особенно заинтересованы в сохранении сословного порядка в старом смысле слова, прежде всего в созыве Генеральных штатов. Они сами претендовали на то, чтобы представлять нацию и от ее имени делать королю представления и возражения относительно распоряжений, кажущихся незаконными. Иногда парламенты отказывали в регистрации таких распоряжений, которая требовалась для придания им законной силы, и ссылались при этом на свое происхождение от прежнего Королевского Совета (Conseil du Roi); они считали себя самих стоящими над Генеральными штатами. Но в то же время, благодаря своим привилегиям, своим должностям, приобретенным ими и составлявшим их состояние, они были также теснейшим образом связаны с королевской властью. Они зависели от помощи короля в борьбе против попыток других общественных слоев, прежде всего дворянства, отменить продажу должностей, составлявшую самую основу их существования. Они зависели от помощи королевской власти и тогда, когда беспорядки и волнения народа (которым, как в случае фронды, они сами немало способствовали) переходили определенную границу и угрожали безопасности их собственности.

«Иногда члены парламента поднимают шум, двигая свои курульные кресла, но они не хотят умереть в этих креслах, сраженные рукой варвара. В самый последний момент эти отцы народа всегда вспоминают о том, что они еще и отцы семейства и что согласно старой доброй буржуазной традиции им следует оставить детям капитал не меньше того, который сами получили от предков. Таким образом, конфликт между королем и высшей мантией может принимать острый характер, и подчас дело доходит до тюрьмы, но забота о кошельке останавливает недовольных» [164].

Именно потому, что должностной престиж и кошелек высших слоев дворянства мантии, получаемые ею должностные доходы были самым тесным образом связаны с сохранением традиционной королевской власти, и сложилась та амбивалентная позиция парламентов и всего «noblesse de robe» по отношению к королю, о которой мы говорили выше: они сами хотели получить себе долю господства и соответственно ограничить господство королей, но они нуждались в королевской власти, потому что она составляла основу их существования, их должностей. Поэтому их конфликты с королем, до тех пор пока сила королевской позиции далеко превосходила силы всех прочих слоев, протекали весьма типичным образом: «Постановление ассамблеи палат; решение королевского совета, признающее это постановление недействительным; сопротивление парламента; гнев государя; горькие сожаления и, наконец, подчинение мятежников» [165]. Это касается XVII столетия. Позднее, в течение XVIII века, позиция королей сравнительно с другими группами социального поля постепенно ослабевает и короли, которые прежде смиряли и умеряли напряжение и притязания групп, становятся сами фигурами в этой игре и нуждаются тем самым в союзе с другими группами. Теперь эти типические конфликты протекают по-иному: они все чаще оканчиваются победой парламента. Но в целом перед нами характерная позиция обеспеченного промежуточного слоя, вынужденного биться на несколько фронтов: против дворянства, духовенства, а порой и народа; им нужна сильная королевская власть, против короля они довольно часто используют народ и заключают порою союз с дворянством, прежде всего с высшим дворянством, с которым у этого слоя было то общее, что оба они не имели непосредственных сословных интересов в том смысле, в каком они были у основной массы дворянства. В отношении духовенства (кроме тех его представителей, что происходили из среды это го же слоя), и прежде всего в отношении иезуитов, позиция их совершенно непримирима.