Норберт Элиас - Придворное общество

Королевские дворы были не единственными конфигурациями, которых образовывавшие их люди развивали у себя повышенный самоконтроль, а вместе с ним и повышенную дистанцированность от природы, друг от друга и от самих себя. Однако дворы были одной из первых и в течение известного времени, несомненно, самой могущественной из таких конфигураций. Дворы имели самую обширную сферу влияния. Всего нескольких взятых из одного-единственного источника примеров будет здесь достаточно для того, чтобы пояснить, по крайней мере, некоторые симптомы этого всеобъемлющего изменения людей.

В первом и втором десятилетии XVII века во Франции были постепенно опубликованы части огромного романа, который нашел большой отклик в кругах формирующегося придворного общества. Одно время он составлял литературное средоточие своего рода культа, светских увеселений, игр и бесед. Еще и сегодня он обращает на себя внимание историков как заметная веха в литературе этой эпохи. Сегодня мы уже не сможем читать его с тем же удовольствием, с каким его читали современники. Однако именно в этом заключается для нас вызов, исходящий от подобного выдающегося и некогда модного литературного свидетельства прошедшей эпохи. Когда мы перестанем смотреть на него только как на книгу и литературный продукт, когда мы станем рассматривать его одновременно как свидетельство об облике людей, которые находили в нем выражение для определенного набора своих склонностей, чувств и способов переживания и поведения, — тогда мы сумеем лучше понять и самих этих людей.

Мы говорим о романе «Астрея» Оноре д’Юрфе. Роман был продуктом того периода, когда даже те представители дворянства, которые выросли в традициях независимого военно-сеньориального дворянства, начали постепенно осознавать необратимость происходящих изменений. Баланс власти смещался в пользу королей и их представителей, или, иными словами, происходил рост полномочий власти центрального правительства за счет региональных и локальных владетельных слоев, обладавших прежде большей мерой самостоятельности. Оноре д’Юрфе сражался в гражданских войнах на стороне католической Лиги против протестантских армий, ведомых Генрихом Наваррским, будущим Генрихом IV. Он был взят в плен, отпущен на свободу и снова пленен и, наконец, на некоторое время эмигрировал. Он происходил из семьи состоятельных и, на местном уровне, высокопоставленных провинциально-сельских дворян, имевших тесные связи с Италией, с Савойским двором, с князьями Церкви. Д’Юрфе был воспитан в духе итальянского и французского Ренессанса. Он не был придворным, но получил придворное образование. Д’Юрфе принадлежал к лагерю побежденных, и теперь он заключил мир с королем, который, наконец, даровал мир уставшим от гражданских войн людям.

Д’Юрфе посвятил свою «Астрею» Генриху IV. «Итак, примите ее, Ваше Величество, — писал он, — не как простую пастушку, а как творение собственных Ваших рук. Поистине, можно сказать, что Ваше Величество — творец ее, ибо Вам вся Европа обязана покоем и миром».

Мы видим здесь, что значит выражение: «дверь во дворец захлопнулась». Длительный общественный процесс вступил в фазу прорыва на новое плато, или, как часто говорится, на новую ступень. В его ходе на место воинского и землевладельческого дворянства, опиравшегося преимущественно на натуральное хозяйство, приходит в качестве элитного слоя придворная аристократия с опорой, в первую очередь, на денежную экономику. В соответствии с нынешним состоянием развития языковых средств подобный прорыв к новой конфигурации людей отчасти, вероятно, можно и нужно выражать с помощью сравнительных терминов. Но в то же время его следует анализировать также и как несводимую к количественным соотношениям смену конфигураций, в центре которой стоит (поддающееся четкому определению) изменение распределения власти между людьми и изменение самих людей. Категориальные различения, подобные введенному нами прежде различию между «воинским дворянством» и «аристократией», указывают на подобную смену облика групп и лиц. Но понятия вроде «феодальное дворянство» и «аристократия» используются обычно без опоры на такую социологическую теорию, которая позволяет поставить различные типы наблюдаемых в истории формаций дворянства в ясные отношения друг к другу и к структурным изменениям общества в целом.

«Астрея» помогает нам понять положение — и соответствующее переживание этого положения — определенных групп людей дворянского происхождения. Эти люди уже воплощают сами, в своем лице переход от прежнего к новому типу дворянства. В то же время во многих отношениях они еще отождествляют себя в своих ценностных установках и идеалах с прежним типом так, как они его понимают. Соответственно, эти люди сопротивляются, насколько могут, растущей централизации государственной власти в руках королей и связанному с нею придворному закреплению дворянства. Только сопротивляются они уже не действием — они побеждены и устали от войны, — но в своих грезах. Искусство нередко служит политически побежденным или отрезанным от политической деятельности людям убежищем для отступления. Здесь, в обретшей форму грезе они еще могут следовать своим идеалам, даже если суровая действительность не позволит этим идеалам победить.

Сам д’Юрфе уже в значительной степени служит живым воплощением новой волны цивилизационной рафинированности. На уровне отдельных людей ее обуславливает обострение способности самоконтроля и упрочение цивилизационного «заковывания в броню» аффектов. На уровне конфигурации, которые образуют эти люди друг с другом, условием этой новой волны является растущая централизация основанного на денежных поступлениях государственного контроля Мысли и чувства д’Юрфе пронизывает фундаментальный внутриличностный конфликт, находящий выражение в придворно-романтических чертах его романа. Эти черты позволили охарактеризовать роман как «roman sentimentale». Речь идет о конфликте между утверждением цивилизационной рафинированности и самодисциплины и отрицанием структурных общественных изменений, в особенности растущей централизации средств контроля со стороны власти. В долгосрочной перспективе именно эти структурные изменения послужили одним из условий развития и поддержания вышеупомянутых рафинированности и самодисциплины.

Посвящение романа Генриху IV — это рыцарский жест признания побежденным победителя-короля своим господином и повелителем. В то же время это жест отказа от борьбы. Отныне и элитные группы земельного провинциального дворянства вынуждены примириться с тем, что центр власти переместился к знатным придворным господам и дамам. «Астрея» показывает нам одну из форм реакции этого уже наполовину придворного, наполовину, против собственной его воли, «замиренного» дворянства в переходную эпоху. Дверцы придворной клетки закрываются; попавшие в нее люди, может быть, едва могут избавиться от ощущения, что эти дверцы закрываются навсегда. У французского дворянина остается, в сущности, только один выбор: сидя в золотой клетке, быть причастным к ее блеску или вести совершенно бесцветную жизнь в тени за пределами этой клетки.