Николай Сергеев - Гидра. Том 1.Определение фашизма и его признаки.

В Российской республике это мог быть не только национал-монархический черносотенный фашизм, который сразу же приходит на ум при мысли о раннем русском фашизме начала века. Это мог бы, с большей долей вероятности, быть национал-социализм, взращённый в эсеровской среде. В партии социал-революционеров в 1917 году было более одного миллиона членов, приверженцев «русского корпоративизма» с его представительное и хозяйственной демократией, союзами промышленников, профсоюзами рабочих, крестьянских союзов и организованных в кооперативы потребителей (кооперативные союзы). Не известно, чем бы закончился корниловский мятеж, если бы он удался. Не случись октябрьского переворота, возможно, фашистская диктатура стала бы реальностью сразу после захвата власти левыми эсерами, либо крайне правая часть конституционно-демократической партии (кадеты) смогла бы реализовать свою программу установления сильной государственной власти (в терминологии лидера правых кадетов Петра Бернгардовича Струве – «власти твёрдой руки»), при полной ликвидации Советов и введении жёсткой цензуры, тотального государственного контроля над экономикой под предлогом продолжения войны с Германией и объявления чрезвычайного положения на всей территории Республики.

По поводу однобокого подхода к объяснению исторических событий, следует отметить, что приход к власти коммунистов в аграрной царской России, с очень небольшой долей пролетариата по отношению к огромному населению Российской империи, даже самим коммунистам и социал-демократам, жившим в России в первой половине 1917 года, также казался чем-то невероятным. Пролетарская революция в отдельно взятой непролетарской стране точно так же не соответствовала теории, но только в этом случае уже марксистской.

Владимир Ильич Ленин, по его собственным словам, большую часть своей жизни, каждый день думал о революции и делал всё возможное для её приближения. Тем не менее в январе 1917 года, всего за каких-то 9 месяцев до Октябрьского переворота, выступая с трибуны цюрихского Народного дома с докладом о революции 1905 года, Ленин утверждал о невозможности пролетарской революции в России при жизни его поколения. Несмотря на это, приход к власти в России большевиков в октябре 1917 года советской исторической наукой в течение более чем 70-ти лет преподносился как закономерное и ожидаемое событие. На эту тему советскими марксистами-ленинистами было написано огромное количество теоретических работ и проведено не меньше исторических исследований. Целые научные коллективы советских институтов марксизма-ленинизма десятилетиями вели работу по обоснованию неизбежности переворота и последующей пролетарской диктатуры.

Мне кажется сомнительным объяснять причины сложных политических явлений, значимых исторических событий, тем более масштабных социальных, экономических или политических процессов, какими-то слишком простыми причинами.

Вопреки тем следствиям, которые прямо вытекали из теорий возникновения фашизма, классических фашистов в России так никогда и не появилось в начале XX века. Ни левые эсеры, ни правая часть партии кадетов не смогли создать привлекательную для народных масс идеологию, построить пропагандистский аппарат, а те, кто мог эволюционировать в полноценную национальную монархическую фашистскую партию были в меньшинстве. Черносотенцы не могли стать движущей силой будущих преобразований в созданной 1 сентября 1917 года постановлением Временного правительства Российской республике. Православные националисты-монархисты не смогли бы оказать никакой реальной конкуренции большевикам, эсерам (социал-революционерам), кадетам (конституционным демократам), анархистам и прочим. И это, заметьте, в стране с почти стопроцентным православным верноподданническим населением, где религия и самодержавие были тем стержнем, который скреплял не только государство, но и всё общество сверху донизу, от русских дворян, до простых крестьян в отдалённых губерниях. В стране, где великорусский национализм и панславизм входили в фундамент идеологии огромной империи, именно той идеологии, которая была одной из главных причин вступления Российской империи в Первую мировую войну.

Владимир Ильич Ленин, сравнивая в 1922 году итальянских фашистов с русскими черносотенцами, отмечал полную бесперспективность национал-монархистов, по причине непопулярности в русском обществе монархической идеи в последние два тяжёлых для страны военных года. Страна сразу после начала мировой войны стала стремительно меняться, но православные национал-монархисты не хотели в это поверить.

Не смог в России ничего добиться даже русский национал-социализм, гораздо более развитый, чем православный национал-монархизм и представленный гораздо более авторитетной политической силой, в частности, соответствующей фракцией в партии эсеров, входящей в состав Временного правительства, Временного совета (предпарламент Российской республики), имевших огромное влияние в Советах рабочих и солдатских депутатов (до их большевизации). А в немецкой политике, наоборот, после войны и в годы существования Веймарской республики, национал-социалистическое направление, при всей его начальной неразвитости, буквально за одно десятилетие превратилось из маргинального в политический тренд.

В России, как и в Германии, были сильны авторитарные традиции, высокая религиозность населения. Культовое сознание для православного русского человека, подданного самой деспотичной европейской монархии, было более естественно, чем для просвещённого европейца. В России, точно так же, как в Германии, разразился, порождённый Первой мировой войной экономический кризис и наступило разочарование населения в правящей элите. Таким образом, в России и в Германии были одни и те же социальные и экономические проблемы, которые привели к совершенно разным последствиям, хотя в чём-то очень похожим.

Некоторые направления исследований фашизма страдают хроническими пороками методологии, когда исключается альтернативный взгляд на предмет исследования в рамках других научных дисциплин. Происходит осознанный отказ от других методов фактологического обеспечения исследований, получения и анализа статистических данных. Исключение каких-либо факторов или ловкое манипулирование цифрами статистики вроде бы доказывают точку зрения исследователя, но не дают общей картины и не объясняют то, что остаётся за рамками научной работы.

В одном случае утверждается, что особенности образования в Германии в 1900-1933 году породили целых два поколения националистически настроенных немцев и это якобы главная и чуть ли не единственная причина популярности национал-социалистов. Вроде бы как немцев так воспитывали с пелёнок, в милитаристском воинственном духе и выращивали из них оголтелых националистов. Причём это утверждение экстраполируется в широком масштабе, на все отношения в немецком обществе. В другом случае утверждается, что единственной причиной прихода Гитлера к власти были деньги немецких банкиров и промышленников. После чего делается вывод о том, что если бы социал-демократы получили должное финансирование, то они бы на десятилетия обеспечили себе монополию на власть в Веймарской республике.