Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

26 марта 1586 года, на следующий день после праздника Благовещения, Генрих III выехал из Парижа в сопровождении примерно 60 спутников. 11 апреля венецианцы сообщили о возвращении короля из его паломничества: «Он ушел и вернулся пешком, хотя все время шел дождь. Король мало ел и мало и плохо спал. Многие его спутники остались на дороге больными. Из 8 капуцинов один умирает, из 64 дворян (включая кардиналов де Жуаез и де Вандом) лишь 14 вернулись вместе с ним, остальные частью отстали в пути, частью прибыли раньше короля в повозках, не в силах вынести тяжести таких лишений». Наконец, король пожелал, чтобы в дороге никто не разговаривал и не произносил ни слова, за исключением: Господь с вами, с Божьей помощью и Слава Господу.

В последний раз королевская семья посетила Шартр в декабре 1586 года. Дольфен пишет, что когда королева Луиза приехала в Шартр, ей пришлось сохранять постельный режим, так как ее знобило и поднялась температура, что дало повод к разговорам о ее беременности. Вернувшись в Париж, король, как рассказывает Л'Эстуаль, отправился к капуцинам помолиться Господу и поблагодарить его за то, что, как он думал, королева была беременна. Через три или четыре дня выяснилось, что волнения оказались напрасны, к большому сожалению и неудовольствию короля и радости Лиги.

Итак, заслуживающее уважения постоянство супругов ни к чему не привело и лишь повлияло на их физическое состояние. Эти походы не имели бы никакого значения, если бы при этом король не приблизился к королеве. Генрих III очень глубоко переживал отсутствие наследника и не переставал думать о том, что будет, если у него так и не появятся дети и вместе с ним исчезнет династия.

Вероятно, с 1578 года Генрих III начал задаваться вопросом, будут ли у него когда-нибудь наследники. 14 марта в длинном письме к Мовиссьеру, своему послу в Лондоне, он добавлял, что его личное отношение к брату не изменилось.

«Если Господу будет угодно подарить мне детей» — так сказал Генрих, задумавшись, ответит ли небо на его призыв. Само собой разумеется, он рассматривал последствия бездетности королевской семьи не как простой человек, а как король. Пока был жив тот, кто называл себя его «истинным наследником», король знал, что чрезмерные амбиции его брата для него источник многих серьезных, но все же разрешимых проблем, В тот день, когда умер герцог Анжуйский, отсутствие прямого наследника вызвало настоящий политический кризис. Единственным законным наследником оказался король Генрих Наваррский. Этот дальний кузен происходил от шестого сына Сен Луи, Робера, графа де Клермон-ан-Бовези, родоначальника дома Бурбонов. Кроме того, он был еретиком. Когда стало ясно, что смерть Франсуа вопрос нескольких недель, Генрих был глубоко задет мыслью о признании своим наследником Беарнца. Так, он писал Виллеруа в апреле 1584 года: «Я прочел то, что вы написали о короле Наваррском. Признаюсь, кровь бросилась мне в лицо, когда я увидел, что наследующий мое королевство хочет кичиться тем, что я не собираюсь ему передавать. Ни за что на свете я не дам ему имени. Мой разум и душу ранит мысль о том, что наследник, не являющийся ни моим братом, ни сыном, уже в таком почете, что хочет продемонстрировать это. Все происходит так, будто он занял место в моем сердце. Мне надо беречь себя как никогда ранее, что я и намерен делать». Смерть Монсеньора была решена, и теперь больше говорили об имени, которое будет носить новый наследник. Как мы видели, король решительно отказался сделать это, так как речь шла об отлученном от церкви еретике, и сам король еще не потерял надежду иметь дофина.

Чем не менее, несмотря на свои интимные чувства, проявившиеся в письме к Виллеруа, Генрих III чувствовал себя связанным правилами передачи короны. Доказательством тому может служить любопытный диалог, о котором рассказывает Л'Эстуаль в сентябре 1584 года, между королем и кардиналом де Бурбоном, дядей Генриха Наваррского. Король спросил прелата, надеется ли он обойти своего племянника и надеть корону. Кардинал ответил утвердительно. «Друг мой, — продолжал Генрих, — возможно, вам отдаст ее Шателе, но двор отнимет». Если Шателе, то есть Париж, выступит в пользу старого кардинала, то двор, то есть Парламент, хранитель основных законов, вне всяких сомнений, встанет на сторону его племянника, единственного законного наследника короны.

Некоторые люди из окружения короля разделяли его тревогу и старались внушить ему надежду. Архиепископ Тулузы и посол короля в Риме, Поль де Фуа — получивший задание добиться от папы распоряжения на организацию публичных проповедей, чтобы у королевской семьи появился сын написал Генриху 22 января. Он говорил, что его собственные родители ждали 10 лет, прежде чем их терпение было вознаграждено, и напоминал, что у Генриха перед глазами примеры, когда несколько бездетных семей при дворе в конце концов осуществили желаемое: граф де Фиеск из дома королевы и его жена получили сына после того, как поклялись дать своему ребенку в крестные бедных людей. Собственный брат королевы, герцог де Меркер, тоже получил сына благодаря вмешательству святого Франциска Ассизского.

Но счастье других служит слабым утешением для того, кому отказала судьба. Гак, у Генриха III наступил настоящий моральный кризис, о природе которого современники короля в большинстве своем составили неверное впечатление. Он начался в середине 1582 года. В июле английский дипломат отмечал его склонность к меланхолии. 15-го числа того же месяца тосканец Альбертани писал, что король во власти мрачного настроения, и опасался возможного безумия или трагической смерти. В предыдущем месяце, 23 июня нунций Кастелли заметил, что Генрих выглядит все хуже и хуже, что доказывает определенную физическую нестабильность. Он предпочитал жить вне двора и Парижа, чтобы со своей женой в Фонтенбло насладиться удовольствиями уединения, как сообщают нам венецианцы 3 мая и 29 июня 1582 года. К этому периоду депрессии относится стихотворение Филиппа Деспорта, датированное 1583 годом, «Грустная песнь о короле Генрихе III в Фонтенбло».

В конце концов Генрих III вернулся к душевному равновесию и миру благодаря искренней и глубокой вере, чему давал доказательства с раннего детства. В 1582 году он обратился к исповеди. В апреле нунций Кастелли сообщил в Рим, что король желает исповедника-иезуита.

Речь шла об отце Клоде Матье. Несмотря на свои обязанности и частую смену мест, нунций не стал противодействовать этому указанию, поскольку король исповедовался ему почти всю жизнь. Тот же Кастелли пишет 5 июля, что король «очень склонен к набожности». Этот прелат, ученик Шарля Борроме, всего несколько месяцев находился в Париже и счел необходимым поговорить о бездетности королевской четы с предсказателем двора, Роз. Но мнению последнего, бесплодие было результатом грехов короля. Единственным лекарством оставалась исповедь с причастием, чтобы король примирился с Богом. так объясняется обет короля делить постель только со своей женой, о чем свидетельствует тосканец Альбертани 15 июля.