Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Отныне в мире с самим собой, заменив отца Матье на отца Эдмонда Ожера, Генрих III, по крайней мере на некоторое время, восстановил душевное равновесие с помощью новой, скрупулезной религиозной жизни, часто отсутствовавшей в предыдущие годы. Ценное свидетельство гугенота Дюплесси-Морне, посланного к Генриху королем Наваррским, кажется, доказывает то, что короле, наконец ясно оценил свое будущее и своего наследника. Король не стал скрывать, что в вопросе потомства он полагается на Господа. Ясно, что для такого верующего человека, как Генрих III, вера в провидение и доверие к решениям Господа могли только успокоить короля. «Такое полное подчинение Генриха III божественной воле стало неотъемлемой частью его личности», — не без причины писала мадам Ж. Буше. Такое отношение к жизни Генрих сохранил до конца своих дней. Во время одной из последних молитв, произнесенных вслух, на смертном одре, он воскликнул: «Господь, если, по Твоему мнению, моя жизнь будет полезна для моего народа и государства, тогда сохрани меня и продли мои дни. Если же нет, возьми мое тело и спаси мою душу и пошли ее в рай. Да будет исполнена Твоя воля».

Эта волнующая молитва подлинна, так как находится в свидетельстве о смерти короля, составленном 3 августа 1589 года государственным секретарем Рюзе и подписанном многочисленными свидетелями его последних мгновений жизни. Она подтверждает, что Генрих III смог отойти от условностей земной жизни и, несмотря на физическую хрупкость, накопил солидный духовный багаж, в каком-то смысле венчающий данные ему от природы прекрасные умственные способности.

Генрих был наделен великолепным умом. Один из его секретарей, Жюль Гассо, говорит: «Господь дал ему удивительную память и божественное понимание». Канцлер де Шеверни пишет, что у короля был «очень ясный ум, правильные концепции и хорошая память». В беседе со своим секретарем Жираром о том, кому он был всем обязан, герцог д'Эпернон сказал о своем бывшем господине, что он обладал «очень тонким умом». Такой заклятый враг короля, как Савуайяр Р. де Люсенж, тем не менее свидетельствует, что «Его Величество превосходит всех людей, когда хочет применить свой ум». Наставник Генриха, Жак Амийо, уточняет в письме от 12 сентября 1577 года к Понтусу де Тиар: «Я очень рад, что вы убедились на практике в справедливости моих слов о его способности к рассуждениям, унаследованной им от его деда, короля Франциска, хотевшего знать и понимать все возвышенное. Я имел честь показать ему первые буквы, но я никогда не управлял умом ребенка, который, как мне казалось, мог стать ученым человеком, если бы он продолжил начатое мною».

Кроме способности к рассуждениям, «он обладал терпением слушать, читать и писать, чего не мог делать его дед», добавлял Амийо. Но после назначения на пост генерал-лейтенанта герцог Анжуйский прекратил свое обучение, о чем тот же Амийо сожалеет в своем письме. Став королем Полыни, Генрих почувствовал необходимость вновь заняться изучением латинского и итальянского языков. Кто канцлер и врач были вынуждены говорить на латинском языке с представителями Польши вместо него. Вернувшись во Францию, он собирался продолжать свое образование. Л'Эстуаль рассказывает о насмешках парижан над королем, который «читает грамматику и учится склонениям». Генриха не заботило то, что думают по этому поводу его подданные, и он хотел видеть вокруг себя образованных людей, способных увеличить его знания. Точные науки его интересовали так же, как и литература, и он назначил Жака Дави дю Перрона своим личным учителем но литературе, математике и философии. Желание короля учиться было столь велико, что он писал Виллеруа в сентябре 1579 года из Олленвиля: рассмотрев дела и отправив курьера, я «буду учиться». Любопытно отметить, что он интересовался памятью и способами расширить ее. По этой причине король разыскивал доминиканца Джордано Бруно, посетившего Париж в 1582 году. Когда обвиненный в ереси Бруно предстал перед инквизицией, отправившей его на костер, он так объяснил свои отношения с Генрихом III: «Однажды король прислал за мной и спросил, природно ли искусство запоминания, которое я преподаю, или получено магическим путем… Я объяснил, что это результат научной деятельности. После этого я опубликовал книгу о памяти «О призраках идей» и посвятил ее Его Величеству. Король сделал меня временным лектором, и я читал лекции в городе около 5 лет». Другие писатели тоже посвящали свои работы монарху, любящему литературу и науки. Они поступали так не только из лести. Они знали, что их произведения вызовут интерес человека с широким взглядом на вещи: Генрих даже просил многих гуманистов перевести латинских авторов. Некоторые из авторов передавали ему свои работы без его просьбы, зная, что они будут хорошо приняты.

Самообразование через чтение и помощь авторам было не единственным видом умственной деятельности Генриха III. Кроме того, он любил вести беседы с умными и образованными людьми. Пример в этом ему подавала мать, окружившая себя, как рассказывает Брантом, красивыми и благонравными девушками, с которыми «каждый день в ее передней вела умные и скромные беседы». Среди ее придворных дам была мадам де Данпьер, мать мадам де Рец и родственница Брантома. Она находилась при дворе с начала правления «великого короля Франциска» и была, как рассказывает Брантом, «настоящей книгой записей двора».

В таком кругу умных людей Генрих III чувствовал себя вполне в своей тарелке, так как любил жить в обществе, за исключением тех периодов, когда ему было необходимо одиночество. Король владел искусством красноречия, иронии и шутки. Д'Обинье, столь сокрушительно разгромивший короля в «Трагиках», соглашался, что «принц вел приятные разговоры со своими близкими». Брантом рассказывает, что, когда Генрих III по болезни был вынужден оставаться в постели, он приглашал к себе в комнату несколько человек для беседы. Брантом не скрывает восхищения перед словесными состязаниями, которым предавался король со своей сестрой Маргаритой, обладавшей не менее живым умом. Генрих III не всегда оставался приветливым и не мог устоять перед соблазном бросить острое словцо. Так, второй принц де Конде ничего не получивший от своего отца и побежденный при Жарнаке был назван Генрихом «Гектором гугенотов». Не обошел он вниманием и своего собственного брата, высмеяв его в феврале 1583 года в связи с его попытками стать монархом Нидерландов: «Мой брат завоеватель»; в одном письме к Виллеруа он называет его «образиной». Король любил шутить с фаворитами и родственниками. Маркиз де Бове-Нанжи, бывший у него в немилости, сразу понял, что ветер подул в обратную сторону, когда Генрих III «начал снова шутить с ним, как раньше». Но если Генрих и любил шутки, то из-за своего обнаженного самолюбия он не переносил, чтобы они относились к нему самому, за тем редким исключением, когда они носили самую глупую и приятную форму. Д'Обинье говорит, что капитан Шико, фигурировавший в королевских счетах за 1585 год в качестве шута Его Величества, изображал сумасшедшего «когда хотел». Одно из его высказываний, переданное нам Р. де Люсенжем в декабре 1585 года, хорошо показывает, какую он имел власть над умом своего господина: «Ты самый несчастный человек в мире, я тоже. Ты потому, что все твои подданные смеются над гобой, и, родившись великим королем, ты будешь самым незначительным королем Франции, так как, пока ты изображаешь из себя набожного монаха, скажут, что есть свой король в Шампани, в Лангедоке, в Гаскони, и наденут тебе на голову монашескую рясу. Я же буду несчастным, потому что мне дадут пинком под зад». Действительно, Гиз был хозяином Шампани, Дамвиль Лангедока, Беарнец Гаскони. Генрих III сумел оценить такие удивительные, но справедливые слова. Шико сделал карьеру благодаря своему уму и в марте 1584 года король пожаловал ему дворянство, несмотря на оппозицию господина де Николэ. Генрих не забывал и об иронии, следы которой мы находим в его письмах. Некоторые из них были для него поводом поиграть комедию, на что корреспонденты отвечали в том же духе. Долгое время он старался всех убедить, что горит от страсти к герцогине д'Юзэ, которой было 60 лег. В молодости она много практиковалась в остроумии и обладала не менее живым умом, чем ее высокий корреспондент. Она не приняла всерьез любовные письма короля. Некоторые из них, написанные, вероятно, около 1580 1584 годов, находятся в Национальной Библиотеке в отделе рукописей за № 3381. Вот отрывок из них: «Моя добрая подруга, старая, старая и все же прекрасная, прекрасная! Сообщите мне новости о моей матери. Только тогда я живу счастливо, когда знаю, что она хорошо себя чувствует. Сделайте так, чтобы она приятно провела время и я нашел ее выздоровевшей. Что касается вас, то я убежден, что вы хорошеете, когда хотите, и что к вам придет желание уничтожить всех женщин, ограбивших аптекаря, да простит им Господь! Если вы желаете письма с репрессивными мерами, чтобы не наказывать вас (?) слишком сильно. Ответ без этого, я знаю, был бы мне скучен. Чувствую себя очень хорошо. Прощайте».