Фердинанд Шаландон - Алексей I Комнин. История правления (1081–1118)

Алексей очень хорошо понял ситуацию и действовал в соответствии с ней. Его поведение оценивали очень по-разному. Зибель [720]заявил, что Алексей, имея недостаточно сил, чтобы помочь крестоносцам, остался нейтральным. По мнению Куглера [721], василевс был вполне в состоянии оказать крестоносцам вооруженную поддержку. Это мнение кажется мне ошибочным и противоречит очень любопытному месту из «Алексиады». Похоже, Куглер не знал этого текста, поскольку не пользуется им в рассказе о первом крестовом походе. В четырнадцатой книге «Алексиады» [722]Анна Комнина описывает военное положение империи к моменту прибытия крестоносцев. Византийские войска, хоть и многочисленные, были рассеяны по границам, и их нельзя было отозвать, не поставив под угрозу безопасность страны. Одни были заняты в Сербии и Далмации охраной проходов от вторжения сербов, уже много лет непрерывно ведших войну с Византией. На других была возложена охрана границы по Дунаю, где следовало опасаться нападения половцев, разбитых год назад. Наконец, значительная часть войск была отправлена в Диррахий. Поскольку Алексей смог отбить этот город у норманнов, ему было важно не потерять его снова. Тот факт, что он позаботился расположить там крупный гарнизон, показывает, насколько он еще не доверял Боэмунду — ведь эти предосторожности были приняты, конечно, прежде всего на случай нападения норманнов.

Эта необходимость контролировать границы империи значительно сокращала численность войск, какими василевс мог располагать; с другой стороны, бесчисленным волнам крестоносцев была бы бессильна противостоять и вся византийская армия [723]. Поэтому Алексей, который, таким образом, не мог ни отразить войско латинян, ни помочь ему, принял другое решение. Он хотел воспользоваться латинскими силами и взять крестоносцев на службу в качестве наемников. Из всего, что мы знаем, как от западноевропейцев, так и от Анны Комниной, следует, что крестовый поход обошелся империи очень дорого. Алексей в письме Одеризию, аббату Монтекассино, говорит об исключительных расходах, на которые ему пришлось пойти [724]. Очевидно, что император пытался при помощи многочисленных и богатых даров привязать к себе вождей и милостями привлечь простых воинов. Он отнесся к ним как к наемникам на жалованье, чтобы с их помощью осуществить мечту византийцев — «реконкисту» утраченных азиатских провинций. Куглер, сравнивая Алексея с Боэмундом, сказал, что василевс был таким же кондотьером, как и князь Тарентский [725]. На мой взгляд, это абсолютно ошибочное утверждение. Алексей воплотил в себе все византийское величие и всю византийскую спесь, он никогда не считал себя удачливым солдатом, которого привела к власти счастливая случайность, и был убежден, что он — законный наследник престола, соединивший в своем лице права двух династий, которые давали Византии императоров; он никогда не считал крестоносцев равными себе, даже после того, как один из них стал королем Иерусалимским. Он не делал различия между латинскими князьями и франками, приезжавшими из Италии в разные времена, чтобы вступить в ряды греческой армии, вроде какого-нибудь Русселя де Байоля или Умбертопула; он только полагал, что крестоносцы опасней, что их трудней подчинить, потому что их больше. Из «Алексиады» видно, что греки были уверены: при помощи денег с латинянами можно сделать что угодно, их повиновение — только вопрос цены [726]. В интересах своей империи Алексей считал нужным не соединиться с крестоносцами, как полагает Куглер [727], а поставить их себе на службу. Анна Комнина говорит, что отец помогал крестоносцам отчасти из христианского милосердия и отчасти ради того, чтобы уничтожить турецкие силы и вернуть себе прежние границы [728]; последним соображением василевс прежде всего и руководствовался. Он горел желанием вернуть Византии былой блеск и былое могущество, а поскольку случай предоставил ему армию, какой давно не видывала империя, все сводилось к тому, чтобы суметь привлечь ее и поставить себе на службу. Чтобы достичь этой цели, надо было проявлять щедрость, но также и внушать страх, демонстрируя крестоносцам, что без помощи императора они были бы ни на что не способны. Именно ощущение этого диктовало василевсу его поведение. Раймунд Ажильский очень ясно показывает, чего хотел Алексей, когда говорит, что василевс обещал давать крестоносцам деньги, которых они хотят, пока они останутся у него на службе [729]. Куглер [730], похоже, не понял взглядов Алексея, если сказал, что Византии следовало бы довольствоваться Малой Азией и оставить Сирию и Антиохию крестоносцам. В чем-либо поступиться правами Византии значило бы нарушить традицию империи. Империя могла на время утратить восточные владения, но ее права оставались незыблемыми, и при первом удобном случае их следовало предъявить. Добровольный отказ от Антиохии, «города ста пятидесяти башен», оплота империи против турок со стороны Киликии, стал бы серьезной ошибкой. Это была одна из крепостей, которую василевс должен был ценить больше всех, крепость, обеспечивавшая охрану восточной границы.

Заставить крестоносцев признать себя в качестве вождя, воспользоваться ими как наемниками — таков был план василевса, который, чтобы еще более привязать их к себе, подстроился под их обычаи и добился от них принесения оммажа. Надо сказать, что Алексей, коль скоро он понес значительные расходы ради крестоносцев, считал, что приобрел на них права, а поведение вождей укрепляло его в этом мнении. Греческие деньги с удовольствием принимались самыми надменными из латинских князей и преодолели первое сопротивление воле императора. Их подчинение дополнительно упростила усвоенная вскоре ими убежденность, что помощь василевса необходима для их дела, по меньшей мере поначалу, и что без нее у них ничего не получится [731].

В осуществление своих планов Алексей вложил всю политическую ловкость; великолепный дипломат, он ради достижения своей цели сумел воспользоваться всеми слабостями и всеми недостатками латинян; ему ничего не стоило расточать обещания и дары, чтобы привлечь крестоносцев на свою сторону. Но, заключив с ними договор, василевс хранил верность слову, и разрыв между ним и латинскими князьями по большей части следует связывать с недобросовестностью последних. Впрочем, Алексей по-прежнему старался оставаться с крестоносцами в добрых отношениях и находить среди них союзников против единственного из них, на которого он возлагал ответственность за их вероломство, — против князя Антиохийского. В глазах Комнина настоящими врагами Византии были Боэмунд и Танкред, обосновавшиеся на киликийской границе; остальные крестоносцы были слишком далеко, чтобы императору стоило тревожиться из-за них. Но в результате долгой политической борьбы с Боэмундом, которую пришлось выдержать василевсу, в глазах европейцев Комнин стал врагом всех крестоносцев, поскольку Боэмунд, оказавшись в 1106 г. во Франции, именно так представлял его массе рыцарей, пришедших вступить в войско. Изобразив греческого императора врагом всех латинян, а не своим личным врагом, как было на самом деле, Боэмунд, более чем кто-либо другой, способствовал складыванию легенды, враждебной Алексею.