Фердинанд Шаландон - Алексей I Комнин. История правления (1081–1118)

Избавившись от этого нашествия, Алексей вернулся в Константинополь; империя впервые за долгое время вкусила мир, ее западные границы прикрыла цепь застав, и василевс, который мог надеяться на несколько лет перемирия с этой стороны, немедленно решил заняться Азией, где берега опустошали пираты, а набеги турок достигали Вифинии. Алексей попытался защитить область, находившуюся между Сангаром, Евксинским Понтом, Босфором и Пропонтидой. Ее границей на юге служили озеро Софон и обширный укрепленный ров, по которому вода из этого озера доходила до Никомедии [693]. Вместе с прибрежными городами, отнятыми у Чахи, Византия владела во всей Малой Азии только этой областью. Но едва оборонительные работы завершились, как появление перед Константинополем первых крестоносцев изменило планы Алексея и побудило василевса броситься в новые авантюры.

Алексей никогда не обращался к Западу с призывом о помощи против турок. Эта легенда основана на письме, в котором Алексей просил у графа Фландрского подкрепление в пятьсот всадников, на его сношениях с Григорием VII и Генрихом IV во время вторжения Роберта Гвискара, и, наконец, на просьбе об отправке наемников для защиты от половцев, посланной в Рим в 1091 г. — Греки и латиняне с самого начала опасаются друг друга. Мотивы, диктовавшие поведение Алексея. — Крестовый поход Петра Пустынника. О том, насколько можно доверять Альберту Ахенскому в рассказе об этом походе. Прибытие Петра Пустынника в Константинополь. Его пребывание под этим городом. Переправа крестоносцев в Малую Азию. Их разгром. — Прибытие Гуго де Вермандуа в Константинополь. Поведение Готфрида Бульонского по Альберту Ахенскому. Прибытие крестоносцев под Константинополь. Пребывание Готфрида Бульонского под стенами столицы. Трения между греками и латинянами. — Боэмунд в Константинополе. Он хочет основать княжество с помощью греков. — Прибытие в Византию Раймунда де Сен-Жиля, графа Тулузского. Его отношения с Алексеем. Танкред отказывается приносить клятву императору. — Договор, заключенный между Алексеем и крестоносцами. Большинство латинян в армии, должно быть, хорошо относятся к Алексею.

Долгое время историки предавались несложным рассуждениям о неблагодарности и коварстве Комнина, который, позвав западноевропейцев себе на помощь, только и делал, что создавал им всевозможные трудности [694]. В другом месте я говорю о письме, которым василевс, теснимый врагами, якобы призывал на помощь западных государей через посредство графа Фландрского [695]. Такая трактовка неверна. Здесь отмечу только, что, как сказал Гвиберт Ножанский, какое-то письмо Алексея Роберту действительно существовало (очень вероятно, оно было написано во время войны с печенегами), коль скоро это письмо стало одним из элементов, из которых сложили легенду об обращении Востока к Западу. С другой стороны, Алексей дважды обращался к папе с просьбой о содействии. В первый раз — во время войны с Гвискардом; мы толком не знаем, какую роль Комнин хотел заставить сыграть Григория VII. Что касается второго раза, тут никаких сомнений нет: Алексей умолял Урбана II помочь ему набрать наемников, о чем незадолго до того просил и графа Фландрского. Именно эти просьбы, важность которых отнюдь не следует преувеличивать, привели к созданию легенды об истоке первого крестового похода. Именно на них намекает Эккехард из Ауры [696], говоря о многочисленных и частых просьбах, с какими Алексей обращался к папе. Судя по всему, что мы знаем, он никогда не просил ни о чем другом, кроме отправки наемников, причем в моменты, когда империя находилась в самом критическом положении. Поэтому я, вместе с Рианом [697], думаю, что историки придали чрезмерное значение свидетельству Бернольда: на Пьяченцском соборе (1–7 марта 1095 г.) Урбан II якобы потребовал от многочисленных верующих пообещать, даже клятвенно, прийти на помощь Алексею. Все, что мы знаем об этом собрании, противоречит такому утверждению. Пьяченцский собор, по свидетельству самого Бернольда, был созван « inter ipsos scismaticos et contra ipsos » [среди самих раскольников и вопреки им (лат.)). Ордерик Виталий тоже отмечает религиозный характер собора [698]. Может быть, Бернольд по ошибке датировал этим временем просьбы Алексея, сделанные в более ранние годы, или, что более вероятно, в Пьяченце были посланцы Алексея, но посланцы, прибывшие для возобновления переговоров о воссоединении обеих церквей, ведь положение империи в 1095 г. никак не побуждало Комнина звать на помощь. Вторжение половцев, происходившее тогда, империя могла отразить собственными силами.

Соседи Византии на западе сохраняли спокойствие — такое, что василевс вновь вернулся к малоазиатским делам и намеревался воспользоваться внутренними распрями турецких эмиров, которые после смерти Малик-шаха только и делали, что боролись меж собой. Кстати, было бы очень странно, если бы со стороны греков действительно прозвучал какой-то призыв: ведь о такой просьбе о помощи не упоминает ни один из историков, которые были непосредственными очевидцами первого крестового похода. Об этом не говорят ни автор «Деяний» [франков и прочих иерусалимцев], ни Раймунд Ажильский, ни Фульхерий Шартрский. Об этом заговорили только авторы, писавшие позже, как Роберт Монах или Гвиберт Ножанский; поэтому ничто не позволяет сказать, что Урбан II сослался на этот призыв на Клермонском соборе (18 ноября 1095 г.) [700]. Перед нами самая настоящая легенда. О связях между Алексеем, графом Фландрским и Римом было известно. Именно они и навели фальсификатора, автора письма Алексея к Роберту, на мысль о создании этой фальшивки, которую он датировал как раз 1091 г. [701]Ее было бы недостаточно, чтобы прочно внушить представление о Востоке, якобы просившем Запад о помощи, но помогла сложившаяся в народе легенда. Когда на Западе узнали о всевозможных трудностях, какие пришлось испытать первым крестоносцам, когда из тех, кто ушел в столь большом количестве, вернулись очень немногие, когда стало известно, сколько людей выстелило пройденную дорогу своими костями, — никто не пожелал верить, что причиной всех бед крестоносцев могли быть бездарность и соперничество вождей, полное отсутствие руководства. Всю ответственность возложили на императора греков [702]. Проблемы, какие у него были в отношениях с вождями, упорство, с каким он боролся за сохранение своих прав, — всё способствовало формированию легенды, враждебной Алексею. Эта работа шла прежде всего в народном воображении. Отголосок ее мы можем найти у Эккехарда из Ауры [703], который говорит, что прошел слух об измене Алексея, — слух, который распространился внезапно, не имел под собой никаких оснований и никак не подтверждался фактами, коль скоро автор «Иерусалимца» спокойно отплыл из Яффы, тогда как, если верить ему, Алексей задумал погубить всех крестоносцев во время переправы. Представление о коварстве греков естественным образом связывалось с тем, что знали об их отношениях с Западом, и с поддержкой, какую папа и граф Фландрский оказали им в предыдущие годы. Отсюда до вывода о неблагодарности оставался всего шаг, который вскоре и был сделан. Вот, на мой взгляд, элементы, из которых сложилась легенда, где западноевропейцам отводилась благовидная роль, в то время как греки считались виновными во всех изменах, — легенда, которую делают сомнительной уже сами ее преувеличения.