Владимир Кузьмищев - Тайна жрецов майя

Два дня жрец не покидал своей комнаты, а на третий за ним пришли восемь стражников-жрецов. Они молча обмыли его тело и одели в чистые белые одеяния. Художник с ужасом вспомнил, как подвергали ритуалу омовения знатных пленных, прежде чем выводили к жертвенному камню. «Значит, так повелели боги», — решил несчастный и покорно зашагал под охраной стражи к подножию главной пирамиды.

Разве мог он, простой жрец, сопротивляться всемогущим богам, когда они призывали его к себе для ответа? Он не хотел обидеть великих богов своими рисунками и поэтому не страшился предстоящей встречи.

Процессия остановилась. Внезапно художник почувствовал, что его уже не держат руки грозных стражников, что он свободен, и тогда с вершины пирамиды до него долетели слова, которым он не сразу смог поверить:

— Великий Мастер! Выполняй волю всемогущего Ицамна!..

Старший жрец-надсмотрщик с оплывшим лицом никак не мог заснуть: мешало солнце и снова хотелось что-нибудь поесть. Впрочем, чувство голода никогда не покидало его жирное рыхлое тело. Он зевнул, потянулся и вернулся в укрытие от солнца, где, похрапывая тоненьким тенорком, переходившим иногда в легкий свист, спал удивительно худой и маленький человек, судя по одеянию, также принадлежавший к касте жрецов верховного божества города Спящего Ягуара.

— Послушай, проснись! — Жрец с оплывшим лицом стал расталкивать своего товарища.

— Что тебе? — послышался ворчливый ответ. — Я не сплю.

— «Не сплю, не сплю» — передразнил гнусавым голосом толстый. — А храпишь и еще свистишь, как ядовитая змея… Дай лепешки с фасолью — я что-то проголодался.

— Бери сам, — ответил худой жрец, не меняя позы. Тень покрывала его маленькое тело, и он боялся, что неосторожное движение может спугнуть ее и он снова попадет под палящие лучи полуденного солнца. — Ешь, ешь! Скоро и нам ничего не останется. Уж сколько дней рабы жрут только одни дикие корни да пьют протухшую воду… А из города все нет продовольствия. Будто мы вовсе и не существуем… Забыли, что ли?..

Толстый жрец достал из плетеной корзины лепешки из маиса, намазал их крутосваренной черной фасолью и, положив одна на другую несколькими слоями, стал молча чавкать, проявляя полное безразличие к словам маленького жреца. Тот продолжал:

— Они же дохнут как мухи. Стали вялыми; за неделю вырубают столько камня, сколько раньше за день, да и того меньше. Что нам делать? Запасы кончились давно — в ямах не осталось ни одного зернышка маиса…

— Да! — вдруг перебил его толстый жрец. — От одного удара падают. Вчера двое подохли, а получили всего двадцать ударов на двоих. Мало! Ха-ха-ха!.. — то ли зарычал, то ли захохотал он и снова смолк, продолжая пожирать лепешки с фасолью.

— …Когда по велению богов наш Великий халач виник отобрал земли у вражеского царства, разрушив его храмы и дворцы, казалось, что все стало опять по-старому, хорошо… Даже убитых никто не жалел — были пленники-рабы, и каждому досталась добыча, пусть и не очень большая… А потом, потом опять все началось… Поля истощаются, крестьяне уходят все дальше от города за новой землей, маис носить некому, а боги требуют для себя новых храмов в честь военных побед нашего Великого правителя… — Маленький жрец говорил быстро, ни к кому не обращаясь. Из его тихого бормотания до толстого жреца доходили лишь отдельные слова: «камни…», «поля…», «маис…», «голод…», «маис…», «поля…», и снова: «голод», «голод», «голод»…

Толстому жрецу было смешно слышать это слово: оно звучало странно и даже нелепо, особенно когда в глотку уже не лезли любимые лепешки — он явно переел. Глаза его постепенно сомкнулись, он провалился в небытие сна и уже ничего не слышал.

— …Встань же, иди! Опять требуют Каменотеса. Если мы и сегодня не отправим его на строительство, Великий Мастер расправится с нами. Иди же. Мы привяжем его к плите — пусть тащит ее вместе с толкачами. Тогда и надсмотрщиков не нужно будет посылать — хватит одних погонщиков… Иди, уже можно отправлять плиту…

Старший жрец-надсмотрщик проснулся. Действительно, пока он спал, плиту вытащили из котлована и подготовили к отправке на строительство священного города.

— Ждать! — вяло буркнул погонщикам толстый жрец и стал спускаться в каменоломню.

Десятки изнуренных голых людей в узких набедренных повязках роились небольшими группами на ровных платформах, вырубленных причудливыми уступами прямо в скале.

Человек добывал камень, чтобы строить храмы, дворцы, пирамиды. Вначале он выравнивал по горизонту большой участок скалы, пока не образовывалась ровная гладкая площадка. Потом обрубал ее с трех сторон, чтобы получилась длинная платформа-стол, основание и одна из сторон которого еще продолжали оставаться скалой. Человек наносил на «столе» параллельные линии и осторожно, с удивительным терпением и упорством, углублял каждую из них, пока они не превращались вначале в желоб, а затем в узкую щель, в которую с трудом пролезала рука, сжимавшая рубило или молот. Когда щель достигала нужной глубины, начиналась самая сложная и тяжелая часть работы, требовавшая особой точности глаза и твердости руки: разрезанный на ровные прямоугольники стол-платформу нужно было снизу отрубить от скалы. Делалось это тем же способом, только теперь щель рубили в горизонтальном направлении.

Ее долбили с особой осторожностью, так как под действием собственного веса плита могла неожиданно отколоться. То, что она своей тяжестью раздавила бы руки каменотесов, было не так уж важно в представлении жрецов-надсмотрщиков, но плита могла треснуть, а это означало порчу самой плиты, потерю стольких дней труда.

Толстый жрец остановился. Прямо перед ним на острых обломках битого камня, прижавшись всем телом к скале, голова к голове лежали два совершенно голых человека. Они казались неподвижными, и только напряженные мускулы говорили о том, что люди не отдыхали, а трудились: один глубоко в щели наводил на ощупь рубило, другой, также на ощупь, бил по нему молотом.

Спина левого была сплошь разукрашена еще не зажившими рубцами — свидетелями недавних жестоких побоев. Выбрав место, где раны казались посвежее, жрец сильно ударил по нему ногой, обутой в толстые сандалии. Человек вздрогнул, рука невольно рванулась из щели, но узкие каменные тиски крепко держали ее.

Жрец довольно захохотал. Он присел на камень и стал наблюдать, как Каменотес с изуродованной спиной заставил расслабиться напряженные от боли мышцы, — только так он мог вытянуть руку из каменного плена. Жрец видел, как медленно отползало от скалы бронзовое тело и вместе с ним так же медленно ползла из щели рука, чем-то напоминавшая змею. Наконец рука-змея выползла наружу; она сжимала длинное острое рубило.