Владимир Кузьмищев - Тайна жрецов майя

Свет костра прыгал по узорчатым белокаменным стенам этого великолепного сооружения, рожденного гением Великого Мастера. Многочисленные барельефы и орнаменты, многие из которых были высечены рукой Каменотеса, не нарушали ровных линий и строгих контуров храма. Барельефы и орнаменты придавали особую, удивительно изящную законченность, наполняя воздушной легкостью толстые каменные плиты, из которых был сложен весь храм. Особенно хорош был ажурный наличник, высеченный из огромного известнякового монолита. Каменотес никак не мог понять, что заставило Великого Мастера установить на крыше храма это, казалось бы, совсем ненужное сооружение, к тому же поглотившее так много сил и времени. И только теперь, спокойно рассматривая линии всей постройки, неожиданно понял, что именно ажурный наличник придавал храму удивительное сходство с… обыкновенной крестьянской хижиной. Нет, он не ошибся. Сейчас, когда на черном фоне сельвы, закрашенном непроглядным мраком ночи, белый рисунок храма стал особенно отчетливо виден при свете костра, нельзя было ошибиться. Пять прямых линий, из которых складывался контур фасада, абсолютно точно совпадали с контурами хижины крестьянина. Сходство с простой крестьянской хижиной вдохнуло в каменный храм жизнь и ее чарующую красоту, столь близкую сердцу каждого обитателя этой страны!

Каменотес и раньше ощущал эту похожесть, это родство каменных сооружений — храмов, дворцов и даже пирамид с чем-то близким и знакомым с детства, но ненависть ко всему, что было связано с городом Спящего Ягуара, ослепляла глаза. Теперь же, когда Каменотес наслаждался свободой и долгожданный час возмездия настал, мысли текли совсем по-другому…

Каменотес вернулся к костру. Убедившись, что смолистая ветвь разгорелась достаточно хорошо и может послужить ему неплохим факелом, он направился к храму. Три черных прямоугольника зияли на его фасаде. Это были входы в три изолированные друг от друга камеры. Что скрывалось внутри этих помещений, Каменотес не знал. Он видел, как каждое утро в проемах-дверях исчезали Великий Мастер и несколько его самых доверенных помощников. Много часов спустя выходили они оттуда усталые и измученные. Остальным же людям, даже жрецам, под страхом смертной казни запрещалось входить во внутреннее помещение строившегося дворца.

Каменотес шагнул в правый проход и застыл в немом изумлении: на стенах камеры танцевали воины города Спящего Ягуара в огромных причудливых одеяниях из великолепных перьев и дорогих украшений. Нет, это не были живые люди. Это были люди, нарисованные как живые. Справа, на вершине пирамиды, играли трубачи — Каменотесу показалось, что он слышит тягучие звуки их длинных труб. Он обернулся и увидел на стене всю знать города Спящего Ягуара.

Свет от костра падал ему в лицо. Он шагнул в сторону. Факел осветил новую сцену: жены и прислужники одевали правителя к торжественному обряду.

Каменотесу стало не по себе. Потрясающее сходство нарисованных на стенах людей с их живыми двойниками вызывало ощущение чего-то сверхъестественного, устрашающего. Он вышел на воздух, немного постоял, словно хотел побороть в себе страх, и переступил порог центральной камеры. Прямо напротив входа была изображена сцена битвы.

В центре, в окружении своих воинов, халач виник города Спящего Ягуара сражался с вражеским вождем. Всматриваясь в лица сражающихся, Каменотес внезапно увидел слева от двух центральных фигур удивительно знакомое лицо. Он поднес факел к рисунку. Это был… Великий Мастер. Художник изобразил самого себя в тяжелом шлеме из шкур ягуара и перьев кетсаля, какие носят начальники отрядов, хотя никогда не носил эти пышные одеяния войны. Но это было его лицо, красивое, с немного усталыми, грустными глазами. Именно таким его запомнил Каменотес. Таким он и увидел его в каменоломне, когда Великий Мастер приходил туда в последний раз и его, Каменотеса, вновь вернули на строительство храма, того самого храма, в котором сейчас он находился, но не как раб, а как вождь восставших!

Да, Великий Мастер нарисовал именно себя среди сражающихся воинов города Спящего Ягуара; то был его портрет. Это окончательно успокоило Каменотеса; чувство страха ушло, и он продолжал уже спокойно рассматривать рисунки. Он разжег новую ветвь-факел и внимательно осмотрел все три камеры. Теперь стал окончательно ясен замысел Великого Мастера. В первой камере — она находилась слева — художник изобразил подготовку к войне и ритуальный танец воинов города Спящего Ягуара. В средней камере он показал сражение, победу над врагом и принесение в жертву пленных воинов. В третьей — картина на стенах не была закончена — город Спящего Ягуара праздновал свою победу.

Каменотес был свидетелем этих событий. В их честь строился не только храм, но и весь священный город, находившийся во власти восставших рабов. Среди тех, кто сражался вместе с Каменотесом против ненавистных надсмотрщиков и жрецов, были рабы, плененные именно в том сражении, которое изображал Великий Мастер.

Может быть, кто-нибудь из них точно так же валялся в ногах правителя, вымаливая себе жизнь, как художник изобразил это на рисунке? Нет, думал Каменотес, не должно быть пощады жестоким и несправедливым владыкам города Спящего Ягуара! Он нападет на их логово и уничтожит всех, всех до одного; пощады не будет никому. Лишь бы вовремя подоспел Брат Великого Каймана. Быстрееоленя ушел двадцать ночей назад. Времени прошло достаточно, хотя, конечно, лазутчик ничего не знает о неожиданно вспыхнувшем восстании. Но Брат Великого Каймана будет спешить, потому что нужно прийти в город, пока не успели снять новый урожай маиса. Он хорошо знает, что иначе добыча может ускользнуть. К тому же сейчас голод свирепствует по всей стране, и простые люди Спящего Ягуара недовольны. Они утратили свое обычное равнодушие и полны затаенной злобы и ненависти к жрецам, не меньшей, чем рабы, чем его братья, живущие на свободе, как некогда жил и сам Каменотес. Когда же урожай соберут, крестьяне станут защищать его в надежде, что и им достанется маис. Тогда кочевникам не одолеть хитрых и коварных жрецов. Они сумеют поднять против них весь народ города Спящего Ягуара…

Мутная серо-зеленая лепешка воды блеснула где-то далеко среди ветвей поредевшего леса. «Бегу», — с удивлением подумал Быстрееоленя. Страшная усталость сковывала движения, и ему уже давно казалось, что он не бежит, а топчется на одном месте.

Кругом все было знакомо. Он помнил каждый поворот тропинки. Сколько раз уходил он по ней в сельву на охоту вместе с другими мужчинами селения; именно здесь два месяца назад начал Быстрееоленя тяжелый поход, из которого теперь возвращался домой.