Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

При производстве в офицеры и повышении их в чинах протекция была самым могущественным рычагом, невнимание к заслуге доходило до цинизма. Говорилось между офицерами не о том, кто что сделал и в чем оказал отличие, а чьей милостью заручился, и какая знатная дама взялась его протежировать. Армия наполнилась иностранцами, людьми без рода и племени, казаками, которым Потемкин раздавал лучшие полки. Люди, бывшие сержантами гвардии, в два года достигали по армии чина подполковника. Чины доставались и тем, кто вовсе не служил: купцы, чтобы получить право на приобретение деревень, записывались в гвардию, назначались к генералам адъютантами и выходили в отставку с чином. У Потемкина находилось во дворе до 200 человек, служивших конюхами, лакеями, гусарами, и он производил их в офицеры когда кто-нибудь понравится или за кого попросят. Не ограничиваясь этим, он давал офицерские чины разным ремесленникам. Так, под Хотином он произвел одного булочника в подпоручики; в Бендерах пожаловал в поручики портного за прекрасно сшитое платье княгине Долгорукой. Все делали тоже самое, только в меньшем масштабе. Суворов тоже был далеко не безгрешен. Такова уж была атмосфера; довольно того, что Суворов смотрел на протекцию, как на компромисс с существующими порядками.

Многие служили только номинально, находясь постоянно в отсутствии. В иных полках офицеров состояло на лицо одна треть: из остальных двух третей, кто скакал курьером по частным надобностям начальства, кто находился в негласном отпуску, уступив полковому командиру часть своего содержания. Многое из этого относится и к Суворову. Он употреблял своих офицеров на дела по имениям; такими же услугами пользовался он и от посторонних. В 1786 прибыл в Кончанск, в помощь управляющему Качалову, подпоручик весьегонской команды Иванов, вероятно по сношению Качалова с начальником команды. Доброй воли Иванова тут не было, ибо едва прошло два месяца, как он униженно просится домой, говорит, что может "добрести пешком, ибо путь сух", но молит о пожаловании ему на пропитание в дороге. Качалов выдал ему 5 рублей. Курьеры возят к Суворову людей из деревни, разные вещи в столицу и из столицы и по частным его делам. Про других начальников и говорить нечего, а про Потемкина подавно: у него курьеры делали тысячи верст из-за какой-нибудь икры или дамской шляпки.

Остающимся в полку беднякам приходилось нести двойную службу. Вытребовать офицера из незаконной отлучки в полк было делом нелегким; перед последней Польской войной были разосланы отсутствовавшим генералам и офицерам самые строгие приказания, которые однако исполнялись медленно.

В начале 70-х годов фактическое преобладание полковых командиров во всех частях полкового управления успело окрепнуть, а затем пошло логически развиваться из прецедентов. Участие офицеров в контроле хозяйственной части, как-то свидетельствование денежных сумм, получаемых предметов снаряжения и довольствия, выбор лиц, командируемых для покупок, сделалось вследствие давления полковников номинальным, а потому прямо вредным, так как этим только прикрывались злоупотребления. Офицеры свидетельствовали своей подписью законность цифр, под которыми скрывались "наглое похищение полковых денег и подделка расходных статей в книгах", по выражению современника-генерала, делая это под страхом лишения полковничьей милости и потери места в полку. "Под тиранским полковничьим правленьем офицеры находятся в рабстве, полковник в гордости и славолюбии, а все вместе в совершенном невежестве и в незнании существа службы".

Своеволие полковников было главной, но не единственной причиной незавидного положения офицеров на службе. С этой неприглядной картиной знакомит сохранившийся документ - анонимная жалоба офицеров полка, адресованная к какому-то графу. Жалуются на свою нищету, говорят, что стыдятся своих хозяев, где квартируют, скрывая он них свое состояние. Во время обеда собираются, где нет посторонних и насыщаются хлебом и водою. Приложен расчет расходам: поручик получает 120 рублей, из них вычитается на парадные вещи 41 p., на одежду и белье нельзя издержать меньше 62 p., из остатка приходится кормить 2 лошадей, а самим таким образом "питаться манною". Расчет этот не дутый; например срок службы сюртуку выведен трехгодовой. Просители говорят, что недостаток средств для самой скромной жизни заставляет их входить в долги и что они не могут съездить домой, к родителям, так что иные по 12 лет дома не бывали. Но главное зло заключается все-таки не в этом. "Бедные, благородные дворяне преданы в подданство полковникам, должны им не по службе и законам повиноваться, а во всяком случае раболепствовать, все его движения усматривать и угождать. Если кто не желает быть скверно руган и всеминутно сидеть за профосом, принужден от него в подлые партикулярные должности употребляться". "Не хотим именоваться доносчиками, пишем от недостающих сил и терпения; отчего помалу в сердцах наших ревность к службе и расторопность в должностях исчезает, а врождает нерадение к отечеству, пренебрежение присяги и совести. Кто имеет кусок хлеба, уходит, да и остальные ушли бы, если бы не надежда на перемену обстоятельств".

Не все полковники были одинаковы, но результат получался однородный, судя по словам Румянцева в донесении Императрице: "Один употребляет остаток казны на украшение полка, а другой на себя; между ними разницы мало". В том же донесении он говорит: "У нас иной счет на бумаге, а иной на деле - и служивым, и всему им подобному". Жалованье и все довольствие получалось по списочному числу, а расходовалось по действительности, которая была гораздо ниже; остаток удерживался полковником. Тысячи солдат, особенно знавших ремесла, жили в поместьях начальствующих лиц и были очень этим довольны, избавляясь от тягостей службы. Другие отпускались прислугой к партикулярным лицам: при вступлении Павла I на престол таких обнаружено не мало. По словам Безбородко, "растасканных" разными способами из полков людей было в 1795 году до 50,000, при 400,000-ной армии. Вопреки закону полковые командиры и все офицеры брали наличных людей к себе в услужение; у генералов их было человек по 20. Следуя моде, полковник старался блеснуть своими хорами музыкантов и певчих - новый расход людей из строя. И все это делалось открыто, не стесняясь, так что однажды в 1784 году Императрица в своей резиденции "усмотрела гренадера едущего за каретой в воинском мундире". По этому поводу издан был строжайший указ в подтверждение многим прежним, чтобы нижних чинов ни в какие несоответственные должности и партикулярные услуги не употреблять, но он остался мертвой буквой.

В коннице злоупотребления были чуть ли не крупнее, чем в пехоте. Зачастую конные полки не имели половины лошадей, положенных штатом, и командиры старались употреблять наличных как можно реже, чтобы экономнее их содержать. От этого страдало обучение кавалерии, и она в боевых качествах уступала пехоте. По словам австрийского императора, командир русского кавалерийского полка "считал естественным и законным ежегодный доход в 20-25,000 руб." Младшие офицеры, послушные воле полковника, разорялись от вынужденного щегольства, солдаты же "обираемые и лишаемые предметов насущной потребности, озирались, как бы выискать случай бежать". Из южных пограничных мест бегали к туркам капральствами, переплывали Днестр толпами, в том числе и во время командования Суворова. Один из наших государственных людей видел их тысячами на службе у пруссаков и австрийцев; в небольшой шведской армии насчитывалось их больше 2000 человек. По воцарении Павла, вследствие наступивших строгостей, в одной Екатеринославской губернии разыскано беглых до 400 человек.