Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Дезертирование, капитальнейшее зло тогдашней армии, поддерживалось дурным обращением с нижними чинами. Взыскания были суровые; двести палок считались дисциплинарною мерою заурядною. Еще при Императрице Елисавете была замечена излишняя строгость обращения начальников с солдатами, выражавшаяся нередко в серьезных увечьях, не дозволявших людям продолжать службу, и был издан запретительный указ. Сравнительная мягкость правительственных принципов Екатерины сделала однако в этом отношении меньше улучшений, благодаря безнаказанному своеволию ближайших начальников и недостаточному за ними надзору.

Своеволие полковников выказывалось и во внешнем виде войск. Одни полки были одеты в темно-зеленое сукно, другие в светло-зеленое, смотря но вкусу и прихоти полкового командира. Прихоть эта в особенности выражалась на предмете соперничества полков, - музыкантских хорах, которые, в ущерб строевому составу небольших двух - батальонных полков, состояли из 50, 60 и более человек, одетых в тонкое сукно, под управлением нанятых за большую плату капельмейстеров. Полковники сильно напирали на щеголеватость их полков, а потому солдаты выводились на смотры в самом блестящем виде, что удостоверяют иностранцы. Но рукоять тесака горела как огонь, а полоса, закрытая ножнами, не была отчищена от ржавчины; ружье блестело как зеркало, а прикладу дана была удобная форма не для цельной стрельбы, а для прямого держания ружья в плече; огнива не закалены, и т. д. Обучение войск тоже подгоняли к наружному эффекту и вели его очень разнообразно, но беспрестанные войны Екатерининского времени, при 25-лет-нем сроке службы солдат, исправляли прихоти начальников и клали на войска боевую печать.

Чтобы кончить с изнанкой быта русской армии в Екатерининское время, остается заметить, что хозяйство, плохое внизу, велось еще хуже на верхних ступенях и в учреждениях, не принадлежавших частям войск. Жалованье и прочее довольствие поступало в полки неисправно, запаздывая иногда на полгода и больше, что поощряло солдат к распущенности и насилиям, особенно в военное время. Комиссариат еще кое-как вел свое дело, но провиантский департамент был, по выражению Безбородко, "самый пакостный". Злоупотребления по провиантской части были феноменальные, подряды отличались страшной дороговизной, и от них сторонились люди честные, дорожившие своей репутацией. Особенно были знамениты госпитальные подряды. Припомним, как не любил госпитали Суворов; другой современник, генерал-поручик Ржевский, говорит, что госпитальная часть ужасала всякого, "кто только каплю чести и человеколюбия имеет".

Мы рассматривали одни дурные стороны армии, потому что в настоящем случае только это и нужно, но она, вопреки многочисленным язвам, служила отечеству блистательно, и боевым её качествам могла позавидовать любая армия в Европе. Значит, основной цели своего существования она отвечала. Нельзя того же сказать про гвардию. В гвардии может быть не было злоупотреблений в армейском размере, зато она совсем не несла боевой службы в эпоху Екатерининских войн (да и раньше), и была учреждением дорогостоящим и выродившимся. Один иностранный писатель говорит: "Не гвардией может блестеть Россия; с 1742 года ни один человек из гвардии в кампании не бывал". Участие некоторых гвардейских частей в Финляндской войне этого изменить не в состоянии, а присутствие отдельных лиц в различных делах на других театрах войн и того меньше. Подобные волонтеры и "фазаны" ездили туда за наградами, до черной боевой работы не касались, и были там совсем не нужны; от них только увеличивались размеры штабов и свит. В Польскую войну при Валериане Зубове, командовавшем авангардом корпуса Дерфельдена, состояло таких штаб-офицеров человек сорок, из коих старшему было 27 лет от роду.

Гвардия, ядром которой послужили "потешные" Петра Великого, была в его время учреждением в высшей степени полезным и необходимым. Под огненным взглядом и железною рукой великого преобразователя она служила и работала много и сильно; благодаря ей формировалась и вырастала русская армия. Гвардейцы были доверенными лицами Государя в его нескончаемой деятельности. Служба гвардии при Петре была страдною порой. При Екатерине значение гвардии утратилось, а она продолжала расти, и с нею росли привилегии, увеличивалась льготная обособленность. Одной из главных причин было участие гвардейцев в переворотах престолонаследия и дворцовых интригах государственного значения. Гвардия сделалась баловнем царствующих особ и особенно Екатерины; ряды её пополнялись из лучших фамилий, людьми образованными или по крайней мере светскими. Между гвардией и двором образовалась тесная внутренняя и даже наружная связь. Праздная жизнь, любовь к роскоши, погоня за удовольствиями сделались насущными потребностями. Гвардейцы, не исключая нижних чинов, щеголяли в богатых гражданских нарядах, строевая служба пришла в небрежение, дисциплина упала.

А между тем гвардейцы получали армейские полки и оттирали людей, заслуживших повышение кровью. На гвардию стали смотреть в армии косо и с завистью, образовалась и укоренилась в войсках антипатия к привилегированному петербургскому корпусу. Это было замечено; задумали назначать туда офицеров из армии, но зло слишком укоренилось, и реформа не состоялась. Еще указом Елисаветы в 1748 году повелено, без высочайшего разрешения не принимать в гвардейские полки солдатами детей моложе 15 лет, и в 1762 году это подтверждено указом Екатерины, но осталось без исполнения. Так дожила гвардия до царствования Павла.

Ненормальное положение гвардии бросалось в глаза всем, даже людям необразованным, из низших слоев. Возникали слухи, что гвардии не будет, выскакивавшие из общей массы болтуны допрашивались в тайной экспедиции и отпускались, потому что в их словах не всегда можно было добраться даже до какой-нибудь логики. Так в 1763 году пьяный купец Ларионов подошел в Петербурге к одному гренадеру и, едва ворочая языком, сказал, что гвардии не будет, а будет гвардией артиллерия. Он был взят и допрашиваем; выросло целое дело, а Ларионов и не помнил, что в пьяном виде говорил. Иногда высказывались мнения не в пользу гвардии и в высших слоях общества. В 1786 году генерал-аншеф князь Н. Репнин обратился к Государыне с предложением о передаче гвардии из военного в придворное ведомство. Как велико было негодование Екатерины, видно из следующего письма её к Потемкину. "Репнин сюда приехал и стал хуже старой бабы; вздумал в егорьевской думе заражать сумнением первый корпус армии, гвардию, которой я полковник, а он, дурак, за честь почитать должен, что подполковник. Почитать ли тот корпус и инженерный - за военный, - с тем пришел словесно мне доложить. Вы понимаете, что я ему намылила голову; но как я думала, что ушам своим могу едва ли верить и не ослышалась ли я, то требовала, чтобы о том подал записку, и он оную подал. Что же мудренее всего, что в той думе сидели вице-президент военной коллегии и три майора гвардии, аки сущие болваны, и не единый вопреки не растворил уста; то-то люди, ниже мухи с носа не сгонят". Екатерина дальше называет предложение Репнина "нелепостью"; но из всего сказанного выше и из молчания членов георгиевской думы видно, что другим это нелепостью не казалось.