Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

После заграничного путешествия стало еще хуже. Екатерина, строго державшаяся приличий, не считала этого обязательным в отношении к сыну, часто была к нему невнимательна, суха, иногда принимала даже тон государыни. Холодность между ними переходила в неприязнь. Екатерина выказывала Павлу равнодушие и пренебрежение, а к супруге его, своей невестке, относилась зачастую с каким-то оттенком оскорбительного снисхождения, которое маскировало зависть или сознание, что Марья Федоровна обладает семейными добродетелями, которых у нее, Екатерины, нет. Со своей стороны Павел не скрывал от нее чувства отчуждения и иногда прямо выказывал свое неудовольствие, а это ни к чему доброму не вело, ибо сила реванша и репрессалий находилась на стороне Екатерины. Никто не мог быть ему союзником, а против него были фавориты-временщики, которые обращались с ним и его супругой как с лицами, не имеющими никакого значения, а кому из них не хватало ума и чести, то не удерживались от дерзостей и оскорблений.

Цесаревич не имел ни определенных государственных занятий, ни какого либо делового значения. Он носил звание генерал-адмирала, но в управлении морскою частью не принимал участия; ему было предоставлено право пожалования орденом св. Анны, учрежденным его дедом, герцогом Карлом Фридрихом, но право сводилось к подписыванию грамот, а назначением ордена Екатерина распоряжалась сама. Цесаревич не присутствовал ни в совете, ни в сенате; лишь изредка Государыня говорила с ним о делах государственных, да дважды в неделю являлся он к ней для слушания депеш русских посланников. Она не любила, если кто либо обращался к цесаревичу с просьбами или искал у него заступничества, и зорко следила, чтобы этого не было. Павел стал всё больше уходить в себя. Он уединился в загородных дворцах Павловска и Гатчины и предался любимому военному делу. Он сформировал несколько полков пехоты и кавалерии, части пешей и конной артиллерии и флотилию; все это приводилось в исполнение медленно, исподволь; полки имели микроскопические размеры, а офицерами в них определялись, по словам современника, "почти оборыш из армии". Цесаревич одел свои войска по прусскому образцу и ввел прусский устав. Обучение и служба производились с выполнением последних мелочей, при весьма строгой оценке; все определялось уставом и инструкциями; требовалось повиновение и исполнительность, и офицерам внушалось, что они ничто иное, как машина. Гатчинские войска были антиподом русских войск, в особенности Суворовских. Взыскания были беспощадны; в этом отношении помощники далеко превосходили цесаревича. Каждый гатчинец был постоянно навытяжку, всегда при деле и под страхом ответственности; служба отнимала все его время, ибо доведена была до последней степени педантства и обставлена массой формальностей, которым придавалось важное значение. Обучение и смотры сделались конечной целью. Маленькие размеры полков не мешали цесаревичу серьезно смотреть на свою гвардию и проводить эволюции и маневры. Они бывали сухопутные и водные, с десантами и с довольно сложными задачами, как например в 1796 маневр, известный под названием "на гатчинских водах". Эти упражнения и сами гатчинские войска доходили до значения детской игры.

Екатерина не мешала воинским забавам Павла уже потому, что они должны были отвлечь его от государственных занятий и избавить ее от присутствия критика, безмолвного, но непримиримого. На насильственные с его стороны поступки она, зная своего сына, не рассчитывала, и гатчинской военной силе не придавала никакого значения, тем более, что гатчинские войска пользовались в среде преданной ей гвардии антипатией и были мишенью постоянных сарказмов. Не войска, ничтожные по численности, были причиной её опасений, а сам Павел, устраненный от престола военным переворотом 1762. В царствование Екатерины не совсем исчезло сознание о правах Павла на престол; мысль об этом проявлялась временами в толках, народных пересудах и в заговорах отдельных лиц. Пугачевщина тоже признавала права Павла. Все это оставалось без последствий, но не могло не вызывать в Екатерине некоторой тревоги и поддерживало её недоверие к сыну, чему со своей стороны содействовали и лица, имевшие на нее влияние.

Впрочем инсинуации и наговоры могли иметь значение разве только в начале. Рознь, посеявшаяся на благодарной почве, сама себя питает и растит, и родит новые причины вдобавок к прежним.

Отстранение наследника от государственных дел, говоря принципиально, должно быть поставлено Екатерине в крупную вину; но нельзя не сознаться, что содействие цесаревича было бы отрицательным, так как он осуждал сплошь почти все, что она делала. Во вторую половину своего царствования Екатерина придерживалась сближения с Австрией, а Павел был неотвратимый пруссофил; Екатерина вела беспрестанные войны и расширяла пределы государства, Павел был против этого; Екатерина отличалась щедростью к своим выдающимся слугам и сотрудникам - Павел стоял за строгую экономию, говоря, что "доходы государственные - государства, а не государя". Екатерина предоставляла высшим военным начальникам большую инициативу и простор в действиях - Павел подал ей записку о необходимости ограничивать каждого, от фельдмаршала до рядового, подробными на все инструкциями, а на все не указанное инструкциями, испрашивать высочайшее повеление, и таким образом "дать им способ быть хорошими, отняв способ быть дурными". Он проектировал нечто вроде военных поселений, осуждал существовавший способ комплектования армии несвободными людьми и предпочитал вербовать иностранных наемников. Не только система управления Екатерины, но и её образ жизни - все служило Павлу для осуждения.

Выслушивая сына, что бывало редко, а больше узнавая про его взгляды и суждения от множества охотников подслужиться на его счет, Государыня убеждалась все более в глухой, пассивной, но упорной оппозиции наследника и укреплялась в мысли о необходимости устранить его от престола, чтобы он потом не испортил все ею сделанное. Она решила назначить преемником внука, великого князя Александра Павловича. Тайное её предположение не миновало молвы, да если б его и не было, то такие слухи были неизбежны. Не замедлила молва дойти и до Павла Петровича .

Екатерине ничего не требовалось, кроме решимости, потому что закона о престолонаследии не было. Она собиралась издать закон о преемстве престола и изложила некоторые его пункты, но он остался до её кончины не законченным и не обнародованным. На основании "Правды воли монаршей" Петра Великого, Государыня обладала несомненным правом избрать преемника и могла воспользоваться этим со спокойною совестью, потому что видела в сыне такие недостатки, которые делали опасным для государства переход власти в его руки. Но Павел смотрел на это как на новую, самую большую несправедливость в ряду других, которые ему приходилось испытывать. Он видел все недостатки матери; в его положении они заслоняли её достоинства, и он не мог к ним относиться снисходительно. Он постоянно наблюдал её тщеславие выше всякой меры, славолюбие в ущерб пользе и самолюбие, похожее на самообожание; она была часто несправедлива и пристрастна; любила разорительную пышность; щедрость её к фаворитам переходила в мотовство, которое расстраивало государственное хозяйство и дурно отражалось на внутренней политике; это однако же не мешало Государыне быть скупой по отношению к сыну. Внутренняя жизнь двора являла зрелище распущенности и беспорядка; самые низкие эгоистические побуждения прикрывались маской лицемерия и выражались подобострастием и беззастенчивой лестью, на которую Екатерина ловилась особенно легко. Годы не укрощали её страстей, а усиливали; слабость её в этом отношении доходила до болезненных проявлений, которые наполняли сыновнее сердце горечью и негодованием. Все это видел, сознавал и ощущал Павел Петрович, но был бессилен изменить, и поневоле подчинялся, возлагая надежды на будущее. Но роковая воля Императрицы грозила ему бессилием и в будущем; с этим он примириться не мог.