Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Сын перешел на попечение Хвостова, однако следовало приискать воспитателя. Суворов добыл, не знаем откуда и по чьей рекомендации, Ивана Дементьевича Канищева, может быть служившего раньше под его началом. Суворов пишет Хвостову: "Я полагаю Аркадия у вас на воспитании; причем к нему для ассистенции П. Д. Канищев, не ради наук, но для благонравия. Он получает от меня 300 руб. в год; он у вас и на квартире с Аркадием". Он сообщил об этом и сыну, прибавив: "Будь благонравен, последуй моим правилам, будь почтителен к Дмитрию Ивановичу, употребляй праздное время к просвещению себя в добродетелях. Господь Бог с тобою". Едва прошел месяц по прибытии в Петербург Канищева, как Суворов, вероятно получив о нём одобрительный отзыв от Хвостова, пишет сыну: "Доколе при нас И. Д. Канищев, он получает ежегодно 300 рублей; по кончине ж моей, определи ему ту ж сумму ежегодно до его смерти".

Написав несколько лет назад завещание, он распорядился в нем меньшей частью своего состояния, которая касалась дочери. После того его недвижимость увеличилась вчетверо, здоровье ухудшилось и временами возникали недоразумения с зятем. Это заставило его подумать об обеспечении будущности сына, и в сентябре 1798 он составил новое завещание, в дополнение к первому. Сыну он оставлял все родовые и пожалованные за службу имения, дом в Москве и жалованные бриллианты, а дочери назначал благоприобретенные имения и купленные бриллианты. Завещание Суворов представил Государю на утверждение, что и исполнено рескриптом от 9 октября.

Беспокойства и тревоги делали для Суворова необходимыми развлечения и разнообразие занятий, а этого не было. Летом еще были постройки в усадьбе, уход за садом, посещение крестьянских работ, купанье, прогулки. Любимым его местом была гора Дубиха в полуверсте от дома. Здесь росли огромные ели; с вершины горы, в просветах между лесом, открывались дальние виды, которые оживлялись большим количеством воды. Здесь Суворов построил двухэтажный домик с кухней и людской, приходил часто и оставался подолгу; тишина и некоторая унылость места успокаивали его. Часто посещал он и крестьянские дворы, устраивал свадьбы, бывал на венчаньях и крестинах, ласкал крестьянских ребятишек и принимал участие в их играх. Однажды он играл с крестьянскими подростками на улице в бабки; тут его застал какой-то гость. Суворов объяснил, что в России развелось очень много фельдмаршалов, делать им нечего, а потому приходится играть в бабки.

Зимой приходилось чаще просиживать дома. Он устроил "птичью горницу", наподобие зимнего сада: напустил туда птиц, сидел в этой комнате, прохаживался, даже обедал. Каждую неделю парился бане, часто посещал церковь, сам звонил в колокола, читал громогласно апостол и с певчими пел на клиросе.

Читал он много, сколько дозволяли глаза, начинавшие слабеть. В Кончанске была библиотека, он ее пополнял. Он следил за ходом политических и военных дел в Европе и искренно смеялся над замышляемой высадкой французов в Англии, называя "репетицией трагикомической военной драмы, которая никогда не будет разыграна". В начале сентября, в виду усложнившихся обстоятельств и возможностью войны с Францией, Государь пожелал узнать мнение Суворова по этому предмету, для чего послал к нему генерал-майора Прево де Люмиана, старого знакомого и сослуживца Суворова еще в 1791 году, в Финляндии. Суворов передал ему на словах свои мысли и даже продиктовал в общих чертах план кампании.

Государь был недоволен Суворовым за нежелание поступить на службу. Узнав, что Суворов делает частые выезды и приемы, Государь в порыве раздражительности приказал исключить из службы флигель-адъютанта Горчакова. Хотя сердце у него скоро прошло и на другой или третий день он приказал снова зачислить его на службу, но случай этот служил дурным предзнаменованием. Суворов растревожился и счел нужным снабдить Хвостова объяснением образа своей жизни: "Да не вменят во зло, что я здесь иногда упражняюсь с моими соседями непорочно в дружеских утехах. Они меня любят за мое чистосердечие, как любили солдаты". Высчитывая свой домашний бюджет на следующий год и определяя себе на первое полугодие всего 1,600 рублей, Суворов указывает на свой образ жизни: "5-6 дней собрания и иногда с виватом из пушек за высочайшее здоровье; обеды с друзьями, в числе полудюжины, вдвоем и втроем приезжающих нечаянно, иногда сам друг со священником - вдвое, втрое против того; да сверх того в расходе дюжина дней, - сам в гостях, согласились мы на непорочные игрища в святые вечера. Неужто в сем вы мне воспретите?"

Суворов обращается к самому Лопухину: "Войск здесь нет, обращение мое две трети года с дворянами, в государские дни званы были раз 5-6: их не торжествовать я считал за грех. Не званые, по дружбе, и в другие праздники были у меня к службе Божией и обеду раз до восьми человек; сам я был в гостях меньше 10 раз; прочее время препровождал я в глубоком уединении, сам друг, сам третей, или со священником".

В середине 1798 майор Антоновский представил в петербургскую цензуру небольшое сочинение "Опыт о генерал-фельдмаршале графе Суворове-Рымникском", в полном смысле невинное. Но так как на книжку набросилась бы читающая публика, и в результате увеличилось бы сочувствие к отставному фельдмаршалу, то цензура запретила.

Одновременно с неприятностями сыпались на Суворова и косвенные милости: 20-летний его племянник произведен в полковники; другой, не многим старше, был уже генерал-майор; Хвостов повышен в генеральский чин и одно время имел у Государя доклады; наконец, сын Аркадий в 14 лет пожалован в камергеры.

Его неуживчивый, крутой нрав прорывался все чаще, природная живость и веселость уступали место тоске. Мелкие неудовольствия вырастали до крупных неприятностей, размолвки до вражды, взыскательность переходила в придирчивость. Отношения Суворова к зятю приняли остро неприязненный характер из-за недоразумений по денежным делам; кончилось тем, что Суворов прекратил корреспонденцию с Н. Зубовым: "По многим на меня налогам". Не обошлось даже без подозрения дочери в корыстных побуждениях. Он сам понимал, что крайне раздражён и временами круто понижал тон. В одном из писем к Хвостову после страстного изложения, он вдруг говорит: "но войдем в умеренность", и переходит к сдержанному обсуждению. После дерзкого письма к Зубову (быть может не отправленного), он пишет к дочери и просит передать поклон "любезному зятю". Упрекая Хвостова в недостаточном внимании к его интересам, в непрактичности, "в витании за облаками", Суворов тепло благодарит его в другом месте "за искреннюю дружбу, за благодеяния", говорит, что "во всех частях следует его воле", и в особенно горькую минуту пишет ему: "Не оставляйте меня, Бог вас не оставит".