Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Жизнь Суворова текла своим чередом; однообразные и тоскливые дни сменялись один другим, и не было просвета в этой опальной тьме ежедневного прозябания. По прежнему жил в Кончанске и Николев, посылая периодические донесения. Приехал Сион, пробыл довольно долго; каждый день, часа по два, просиживал он у Суворова, давая ему отчет и посвящая его в кобринские порядки. Привез он немало писем от кобринских офицеров, арендаторов и разных просителей, но Суворов их не принял, дал Сиону несколько наставлений и отпустил в Петербург. Сион уехал 6 февраля 1798. Вскоре Суворов отпустил бывших при нем отставных солдат, уединение стало еще глуше.

14 февраля вдруг все изменилось: перед Суворовым предстал племянник его, князь Андрей Горчаков, флигель-адъютант Императора Павла, с приглашением ехать в Петербург.

Что обратило внимание Государя на опального фельдмаршала? Вопрос, трудно разрешимый при характере Павла Петровича, но главным было намерение заставить Суворова повиниться и сделать первый шаг к выходу из настоящего положения. Опала только увеличивала общее сочувствие, и все происшествие имело вид борьбы двух волей, положить которой конец следовало в интересах принципа. Поэтому 12 февраля Горчаков получил высочайшее повеление: "Ехать вам, князь, к графу Суворову. Сказать ему от меня, что если было что от него мне, я сего не помню; что может он ехать сюда, где надеюсь не будет повода подавать своим поведением к наималейшему недоразумению". В тот же день написано генерал-прокурору: "Дозволив графу Суворову приехать в Петербург, находим пребывание Николева там не нужным".

Николев, приехав в Москву, донес генерал-прокурору, что все 5 месяцев жил в Кончанске на свой счет, с трудом добрался по бедности до Москвы и потому просил хоть небольшого награждения. Жить приходилось в простой избе, питался чем попало. В марте ему пожаловано 5000 рублей, и в продолжение нескольких месяцев он получил три чина. Служба при Суворове открыла ему карьеру. В том же 1798 году его командировали в Ярославскую губернию для разведок о намерениях крестьян, хотевших будто бы провести смятение в проезд Государя, а потом послали в Калугу разузнать о злоупотреблениях губернатора и чиновников, по доносу генерал-майора Линденера. После того, уже в чине действительного статского советника, Николев ездил в Батурин собирать сведения о Кирилле Разумовском и его окружающих; в Москву - для того же относительно двух Куракиных, Плещеева и княгини Долгоруковой; в Шклов - для разведывания о генерале Зориче и проживавших там отставных и исключенных из службы; на Дон - для проверки анонимной жалобы на двух генералов Иловайских. Все эти поручения он исполнил удовлетворительно, не выставляя на показ одну черную сторону и не злоупотребляя своими опасными для других полномочиями. Однако, в одном из своих донесений из Москвы, он говорит: "все меня боятся и от меня бегают", и просит награды.

Суворов принял известие равнодушно и от поездки в Петербург отказался: мудрено ему было обманывать себя надеждами на счет соглашения своих взглядов с Государевыми. Племянник принялся его убеждать, справедливо представляя, что упорство может вывести Государя из себя. Нельзя было с этим не согласиться, и Суворов решил ехать, но поставил условием, что по старости и болезни отправится на долгих, проселочными дорогами. Горчаков пришел в ужас, зная нетерпеливый нрав Государя, и стал уговаривать дядю ехать на почтовых, так как путь требует всего двух суток времени. Но Суворов ничего не хотел слышать, и Горчаков отправился в Петербург, торопясь всеми силами, так как был уверен, что Государь его ждет.

Прискакав в Петербург, Горчаков тотчас поехал во дворец. Император Павел действительно его ждал. Государь спросил: "А что, приедет граф?" Горчаков отвечал, что приедет непременно и приглашение Государя принял с радостью, но по слабости здоровья скакать на почтовых не может, а принужден ехать на своих лошадях и потому явится в Петербург не так скоро. Государь потребовал определить время приезда хоть приблизительно. Горчаков по своему соображению назначил день.

Государь ждал с нетерпением, спрашивая Горчакова по временам о здоровье Суворова, находится ли он в дороге и проч. К назначенному Горчаковым дню Суворов не поспел, а прибыл только назавтра вечером. Горчаков в ту же минуту доложил Государю, который уже разделся на ночь, но надев шинель, вышел и сказал, что принял бы Суворова тотчас, если бы не так поздно, и будет ждать его завтра в 9 часов. Так как Суворов был отставлен от службы без мундира, то Горчаков спросил, в какой форме ему быть. Приказано - в общей армейской форме. Суворов военного платья с собой не взял и оделся в мундир племянника, худощавого 19-летнего юноши, оказавшийся впору, и до 9 часов был уже во дворце. К 9 часам вернулся Государь с утренней прогулки и только сошел с коня, как спросил Горчакова, ожидавшего на подъезде, здесь ли его дядя. Пройдя в приемную, он взял Суворова за руку и ввел его в кабинет. Тут они пробыли больше часу, затем Суворов вышел и поехал к разводу, а вскоре после него и Государь.

До сих пор дело шло довольно гладко, хотя Суворов оставался прежним Суворовым: ожидая Государя в приемной, он подшучивал над придворными, а с гардеробмейстером Кутайсовым, крещеным турченком, будущим графом, заговорил по-турецки. Но на разводе предстояла опасность, ибо там было чувствительное место и Государя, и Суворова. Так и вышло. Желая сделать Суворову приятное, Государь производил батальону ученье не так, как обыкновенно, а водил его скорым шагом в атаку и проч.; но Суворова это не подкупило. Он отворачивался от проходивших взводов, подсмеивался и подшучивал над окружавшими, всячески выказывал невнимание и подходил к князю Горчакову, говоря: "Нет, не могу более, уеду". Горчаков убеждал его потерпеть, внушал, что оставить развод, когда на нем находится Государь, было бы в высшей степени неприлично, но Суворов не принимал никаких доводов. "Не могу, брюхо болит", сказал он племяннику и уехал.

Государь заметил проделки Суворова, но смолчал; вернувшись же во дворец, позвал Горчакова. Павел был заметно взволнован, вспоминал свой разговор с Суворовым в подробности. Говорил, что делал намеки с целью убедить его проситься снова на службу, но без успеха. Суворов вспоминал Измаил, длинно рассказывал про штурм. Государь терпеливо слушал и когда, вставив слово, наводил речь на прежнюю тему, что Суворов мог бы оказать новые заслуги, вступив на службу, он кидался в Прагу или другое место. Потом странное поведение на разводе... "Извольте, сударь, ехать к вашему дяде, спросите у него самого объяснение его поступков и тотчас же привезите мне ответ; до тех пор я за стол не сяду". Горчаков поскакал к Хвостову. Суворов, раздетый, лежал на диване. Выслушав племянника, отвечал раздражённо, что вступит на службу не иначе, как с полной властью Екатерининского времени, с правом награждать, проводить в чины до полковника, увольнять в отпуск и проч.; что он был инспектором в чине подполковника, быть им снова не хочет и поедет лучше опять в деревню. Горчаков возражал, что не может передать подобного Государю. Суворов отвечал: "Передавай что хочешь, а я от своего не отступлюсь". Горчаков поехал во дворец и сказал Государю, что дядя его был слишком смущен в присутствии Его Величества, не помнит хорошо, что говорил и крайне огорчен своей неловкостью, прибавив, что он с радостью подчинится монаршей воле о поступлении на службу, если таково будет высочайшее соизволение. Едва ли Государь этому поверил, зная Суворова и видя смущение его юноши-племянника, и хотя сделал вид, что удовлетворен, но пригрозил Горчакову, что он будет отвечать, если не вразумит своего дядю.