Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Как появился Николев, дочь Суворова и другие, с нею приехавшие, собрались и на другой день выехали домой. Может это совпадение случайное, так как становилось холодно, и в ветхом доме нельзя было жить. Сам Суворов переселился в избу на краю деревни, ибо новый дом ещё строился. В ожидании отъезда дочери Суворов был очень печален, а по её отъезде много плакал. В таком настроении он встретился первый раз с Николевым и спросил его: "Откуда приехал?" - Заехал по дороге в Тихвин", - отвечал Николев, понимавший свою роль, хотя инструкция не была еще получена, "Я слышал, что ты пожалован (за Кобрин) чином", продолжал улыбаясь, Суворов: "Правда, и служба большая; выслужил, выслужил; продолжай так поступать, еще наградят". Николев отвечал: "Исполнять монаршую волю есть первейший долг верноподданного". Суворов заметил: "Я бы этого не сделал, а сказался бы больным". Николев выразил удивление по поводу такого взгляда на службу. Суворов замолчал, а потом, по словам Николевского донесения, сделался гораздо снисходительнее и ласковее.

Из донесений видна домашняя жизнь Суворова. Он вставал за 2 часа до света, пил чай, обливался водой, на рассвете шел в церковь, где стоял заутреню и обедню, причем сам читал и пел. Обед подавался в 7 часов, после обеда Суворов спал, потом обмывался, в свое время шел к вечерне, после того обмывался раза три и ложился спать. Скоромного не ел, был весь день один и разговаривал лишь со своими людьми, несколькими отставными солдатами. Носил он обыкновенно канифасный камзольчик, одна нога в сапоге, другая (раненая) в туфле. По воскресеньям и другим праздникам надевал егерскую куртку и каску, в торжественные дни - фельдмаршальский мундир с орденами. Ежедневно ходил без рубашки, в нижнем белье, как в лагерное время. Николев доносил, что здоровье Суворова, если взять в расчет его годы, находилось в состоянии удовлетворительном.

В первом донесении Николев говорит, что присмотр за Суворовым в действительности невозможен: изба его удалена от села, невдалеке от нее лишь церковь; нет помещения, откуда можно было бы наблюдать. Нет и путей для наблюдения: Суворов постоянно окружен своими людьми, ближайшие к нему, камердинер и два отставных солдата, люди "не покорливые и не трезвые". Хотя ему предоставлено в распоряжение 1,000 душ Карел (та местность населена Карелами), но из них мало кто, да и то плохо, разумеет по-русски; нельзя усмотреть за отправкой писем, а по неимению военной команды не с кем отсылать донесения. В силу этого Николев просит снабдить его дополнительным повелением или вызвать для личных объяснений. Повелено: надзирать неприметным образом, а потому нет нужды ни в новых наставлениях, ни в новых средствах.

Николев просит дать в его распоряжение несколько солдат (для рассыльной службы); Митусов присылает двух. Суворов больно ушибся, набежав ночью на лежащую собаку. У него появилось новое занятие: по утрам и после обеда поет духовные концерты. Рассердившись на Николева за то, что тот назвал его вы, вместо ваше сиятельство, он однако сделался с ним на другой день по-прежнему ласков. Перехвачены письма. Одно от баронессы Карачай из Пешта, просит Суворова быть воспреемником сына Александра, другое - от г-жи фон Тиллен, из Силезии, просит о том же - для младенца, которого она должна родить через два месяца. Приказано письма отдать по принадлежности. Барон Карачай, боевой товарищ и приятель Суворова, пишет ему из Венгрии, спрашивая о состоянии здоровья. Повелено: письмо не отдавать и переписку Суворова с Карачаем прекратить вообще. Между людьми Суворова идут разговоры, будто он собирается уехать в Петербург. Ему не трудно это исполнить и вести корреспонденцию вне надзора. Бурмистру приказано в случае попытки к отъезду не давать лошадей.

Дальнейшие донесения Николева и резолюции из Петербурга в том же роде. Приказано майора Сиона, находившегося в Кобрине, к Суворову не допускать, в отмену прежнего разрешения, но по просьбе графа Н. Зубова снова дозволено на условии, чтобы Николев за Сионом смотрел. Отправленного Суворовым в Петербург камердинера Прохора приказано допросить. Оказалось, он приехал к графу Зубову с поручением ускорить платежи по казенным взысканиям. Перехвачены многие письма к Суворову, в основном просительные. Суворов перестал надевать по праздникам фельдмаршальский мундир, но зато носит на шее орден св. Анны (любимый Императора Павла). Ночью изба однажды загорелась, но вовремя потушена. Здоровье его по-прежнему, но с чего-то подошвы на ногах распухли, так что он несколько дней с трудом ходил. Печаль его по уехавшей дочери перешла в грустное настроение, но превратилась в сильнейшую радость, когда пришло от нее письмо. Суворов становится все сердитее, не проходит дня, чтобы он не побил кого-нибудь из людей. Даже за обедней дал Прошке пощечину. При этом Николев не упускает заметить, что "Суворов был в канифасном камзольчике, но с Анной на шее".

Это далеко не все неприятности, которые ему приходилось выносить. Нежданно-негаданно на него обрушилась целая масса казенных взысканий и несколько частных претензий, а в Кобрине установилась неурядица, перешедшая в бесцеремонное грабительство.

Пока Суворов был в чести, славе и силе, все молчало. Появилось только дело Вронского, но не против него лично, и доносчик выгораживал его всяческими оговорками. А едва грянул гром, появились разные темные дела, жалобы за прежнее время, иски.

Первый открыл эту кампанию майор Донского войска Чернозубов. Как только Суворов отправлен был в ссылку, он заявил претензию, не получил потраченные им с 16 октября 1795 по январь 1796 на фураж 8,021 руб., которые он в Польше, израсходовал по словесному приказу Суворова. А так как по справке, Суворову была отпущена в то время сумма на продовольствие войск, то 6 мая повелено: взыскать с него 8,021 руб.

Суворов приводил в оправдание, что удовлетворение Чернозубова относится до провиантского ведомства; что если провиантская канцелярия, имея деньги, их не отпускала, то на ней и вина, а не на главнокомандующем, который обязан заботиться, чтобы войска были сыты. Он с едкостью замечает, что Философов, в инспекции которого возникло это дело, должно быть сошел с ума или, не бывши 30 лет в военной службе, забыл, что словесные приказы о деньгах не исполняются. Взыскание наложено без рассмотрения дела, даже не был сделан ответчику предварительный запрос по заявленной претензии. Поступать так, значит дать повод другим заявлять что угодно, и тогда претензии могут вырасти до миллионов. Уже один полковник прислал ему частное письмо, требуя 3,500 руб. и угрожая обратиться в противном случае с прошением к Государю. Подобным случаям и конца не видно, а они, помимо несправедливости, кладут пятно и на его честь.