Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Суворов пишет зятю: "Я слышу, что Варвара Ивановна желает жить в моем московском доме; с сим я согласен, да и рождественский дом к её услугам; только бы никаких иных претензиев не было: знакомо, что я в немощах". Но Варвара Ивановна уже успела войти в переписку с Куракиным. "Угнетена будучи должайшее время от несчастного своего положения крайним недостатком", она прилагает копию письма мужу и просит дом для жительства, 8000 руб. в год содержания и уплату 22,000 р. долгу. Она возлагает упование на высочайшее благоволение, признавая его "единственным законом, который может ее извлечь из настоящего бедственного положения". Потребована от Хвостова справка о размере состояния Суворова и количестве дохода, и повелено: Назначить Варваре Ивановне дом для жительства и ежегодное денежное содержание в 8000 рублей, о чем сообщено ей и Суворову.

Варвара Ивановна рассыпалась перед Куракиным в благодарностях. Скрипицын сообщил ей, что оба дома, в Москве и селе Рождествене, передаются ей в хозяйство с мебелью, убранством и прислугой. Варвара Ивановна отвечала ему благодарственным письмом, которое, выйдя из-под другого пера, было бы злой иронией, так как кончается уверением: "Не премину оказать послушание мужу, ибо приятным долгом себе поставляю всегда исполнять его волю". То же она пишет Куракину, но намекает, что Скрипицын не очищает дом и вероятно не скоро очистит, ибо живет в нем по найму. Куракин успокаивает, что мужу дано высочайшее повеление. Варвара Ивановна отвечает, что на мужа положиться не может, ибо "вследствие влияния на него близких лиц, мне лицедействующих, можно ждать ежевременной перемены", и напоминает насчет 22,000 р. долга. Куракин подтверждает графу Н. Зубову о передаче графине Суворовой московского дома, а ей сообщает, что об уплате долга надлежит просить установленным законным путем. Этим письмом от 3 февраля 1798 переписка закончилась, и претензия Варвары Ивановны осталась удовлетворенной не вполне.

Претензии на Суворова превысили 100,000 рублей, а годовой его доход был только 50,000. Но главный материальный ущерб шел из Кобрина и заключался в беспорядке, который развился там после его отъезда и грозил перейти в полный хаос. Офицеры, положение которых оставалось неопределенным, болтались без дела, жили на счет Суворова, или же, завладев участками, вели хищническое хозяйство. К ним прибавилось несколько новых, имен которых не находим в первоначальном списке; как они сюда попали и на каком основании пристроились к делу или получили участки - остается темным. Легкий способ получать даром хоть небольшое состояние послужил соблазнительным примером для других, и Суворов был засыпан прошениями о наделе. Майор фон Ваде просит пожаловать ему данную на 60 душ; француз Морис умоляет "по бедности" о такой же цифре; отставной майор Сухов, с письмом от Корицкого, ходатайствует о том же и даже приехал за этим в село Кончанское лично; множество других выпрашивают просто пособия. Корицкий, за время своего управления имением, до отправки в киевскую крепость, раздал разным шляхтичам в пожизненное владение 209 душ с землей и угодьями. Другие бомбардируют Суворова и даже Прохора письмами о перемене назначенных им Корицким и занесенных в протокольную книгу участков. Сион, посланный для наведения порядка, трижды просит Суворова письмами о перемене даренной ему деревни; Фалькони ничего не просит, а только благодарит, ибо доволен. Антинг обижен, что ничем не одарен. В сохранившейся переписке можно насчитать 5-6 раз, когда ему приказано было выдать от 500 до 1000 рублей. Красовский высматривает и лавирует; получив 434 души в пожизненное владение и закрепив их за собой, он, как рассказывали злые языки, добился 2000 р. дохода с помощью Прохора, пообещав ему благодарность в несколько тысяч, но не сдержал слова.

Неустройство кобринских дел проглядывает чуть не в каждой строке писем, посылаемых оттуда к Суворову, Зубову, Хвостову, Вындомскому, Прохору, и поддерживается помимо его воли самим Суворовым. Получив первые известия о тамошних беспорядках, он просит Хвостова послать туда доверенное лицо с полномочиями для управления имением и наведения порядка. Через месяц, воспользовавшись приездом в Кончанск Сиона, он отрывает его от сына и посылает в Кобрин почти на полгода, давая доверенность и уполномочивая избрать перед отъездом главного управляющего. Является таким образом два уполномоченных, из которых один остается ни при чем. Налетевшие со всех сторон отставные офицеры и шляхтичи стараются урвать что можно, ссорятся, сплетничают друг на друга, посылают Суворову, Хвостову, Зубову предостережения и доносы. Корицкому, Сиону и Красовскому, т.е. бывшему, настоящему и будущему управляющим, достается больше всех и, сколько можно разобраться в этой массе писем и путанице дел, не напрасно. Сгорает строевой лес, по 1,000 руб. десятина, дававший 3,000 рублей годового дохода; подожжен он для того, чтобы было больше валежника и дешевле дрова на продажу. Хлеб продан по хорошей цене, а в отчетах цена поставлена малая. Сион не имеет понятия о ведении хозяйства и, будучи иностранцем, подозревается в возможности забрать деньги и уехать за границу. Красовский занимается ходатайством по чужим делам и интересы имения не блюдет. Сион угощает беспрестанно окрестное шляхетство: однажды у него обедало 130 человек и ужинало больше 60. У Красовского ежедневные столы, музыка, охота в лесах Суворова. Уезжая из Кобрина, Сион оставил 500 руб. долгу и совершенно пустой погреб Суворова, в котором было вина на 300 рублей.

Суворов, вышедший в отставку с расчетом хозяйничать в Кобрине, стал убеждаться, что привлечение туда офицеров с наделом их деревнями стало теперь злом. Известия из Кобрина поддерживали его мысли, а разговор с Красовским, привезшим бриллианты, убедил его окончательно. Хитрый, плутоватый шляхтич еще в Кобрине понял Суворова и решил добиться полной его доверенности. Он сообщил, что благодаря Корицкому многие офицеры получили лучшие деревни на крайне не выгодных для Суворова условиях. От этого происходит путаница, и правильное управление имением невозможно, что многие из получивших наделы отсутствуют. Убедить Суворова было тем легче, что приведенные доводы были большей частью справедливы. Красовский же указал Суворову и средство избавиться от офицеров: разделаться с ними деньгами, для чего требовалось, по его исчислению, не больше 30,000 рублей. Суворову эта мысль понравилась, и в ноябре он решил: офицерам дать отступного по двум нормам: 40 и 20 руб. за душу. Те, кто возвратятся на службу и оставят Кобрин, получат по 20 рублей; кто останется и обяжутся жить в Кобрине до его, Суворова, смерти, получат по 40 рублей. До заключения с ними этой законной сделки они пользуются данными им деревнями. Корицкому, если правда про его поступки и лихоимство, Суворов затрудняется дать и по рублю. На этом остановилось дело в зиму 1797-98. Соображения составлялись одной стороной, не спросив другую, а потому ни к чему путному не привели.