Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Через два дня по прибытии в Александрию Суворов уже начал обычные учебные занятия. В первый раз он произвел ученье русским войскам, на следующий день, 18 июня, маневрировали русские войска с австрийскою кавалерией, которой командовал великий князь. На третий день училась одна австрийская дивизия Фрелиха, через три дня был маневр австрийцев и русских, пехоты и конницы, а через два дня к ним присоединилась и артиллерия. В этот день Суворов объявил им благодарность. Через несколько дней провел ночное ученье: войска под началом великого князя штурмовали городскую стену; спустя некоторое время маневр этот повторен, войска шли тремя штурмовыми колоннами и были снабжены всеми принадлежностями для приступа.

В начале июля пришла русская дивизия Ребиндера. Суворов послал в Пиаченцу штаб-офицера для обучения вновь прибывших войск, а спустя несколько дней приехал сам. Ранним утром дивизия построилась по южной стороне Пиаченцы. Городская стена покрылась сплошной массой горожан и раненых французов. Показался Суворов, он быстро ехал верхом с многочисленной свитой. "Если бы не дисциплина", говорит один из стоявших тогда в рядах: "те все войско кинулось бы ему навстречу". Он прискакал к средине дивизии, остановился и громким голосом поздоровался, назвав солдат "братцами" и "чудо-богатырями". Ответ войск вырвался подобно "сильной буре", а потом перешел в раскатистое "ура". Суворов объехал всю линию, приветствуя каждую часть, и затем приказал провести маневр. Ученье продолжалось с час, после чего полки проходили мимо фельдмаршала повзводно, затем построились в колонны и стали вместе. В середину въехал Суворов и сказал короткую речь. Он помянул прежние победы над турками и поляками, перешел на недавние победы и высказал уверенность, что неприятель и впредь будет бит такими чудо-богатырями. Громовой крик 10,000 человек служил ему утвердительным ответом, и в этом крике звучала глубокая, несокрушимая уверенность.

Войска разошлись, из рядов их были вызваны старые солдаты, лично известные Суворову; их набралось с полсотни. Как только вошли они в приемную фельдмаршала и выстроились, появился он сам. Поздоровавшись со всеми, Суворов стал обходить стариков, припомнил имя почти каждого, останавливался, заговаривал, вспоминал прошлое, с некоторыми целовался, велел выдать всем по кронталеру, иным сам совал в руку червонцы и, попрощавшись также приветливо, как поздоровался, отпустил своих старых знакомцев домой, приказав кланяться всем товарищам. Старые служивые вернулись в роты в чаду восторга.

Ребиндера Суворов любил и ценил, называл просто по имени, Максим (что одно уже доказывает его расположение), но руководясь старшинством, отдал его корпус под начало Розенберга, а войска последнего Дерфельдену. Суворов часто бывал недоволен Розенбергом, но лишать его команды не хотел, потому что это был бы позор для старого служаки, а позорить Розенберга было не за что. Вероятно, из этих соображений Суворов и держал до сих пор Дерфельдена при особе великого князя без командования, а когда прибыла новая дивизия, разделил войска между обоими полными генералами, но Дерфельдену назначил корпус более многочисленный. Донося об этом в Петербург, он пояснял, что Розенберг остался корпусным командиром потому, что до сих пор "похвально" служил.

Тем временем военные действия велись по программе гофкригсрата, т.е. не нанесения новых ударов, а сохранения и обеспечения приобретенного. После сражения на Треббии, не ожидая напоминаний, Суворов счел неизбежным перейти с блокады Мантуи на осаду. У Края было 15,000 человек, да ожидалось столько же из разных гарнизонов и из Австрии, но Суворов просил Края открыть осадные работы теперь же. Кроме Мантуи, велась осада александрийской цитадели и блокировался тортонский замок.

Александрийская цитадель была одной из лучших итальянских крепостей и имела продовольственные и военные запасы на длительный срок. Осада проводилась энергично, но и оборона тоже. Гарнизон делал вылазки, впрочем неудачные, хотя Суворов и писал коменданту: "Прекратить не могущие принести гарнизону никакой пользы вылазки, а терпеливо ожидать решения своей участи". После того как из Турина прибыла осадная артиллерия, в ночь на 11 июля комендант подписал капитуляцию. Гарнизон в 2,400 человек сдался военнопленным, сверх 300 больных и раненых, офицерам оставлены шпаги и имущество. Взято 105 орудий, 7,000 ружей, 6 знамен, много пороху и военных запасов.

Затем приступили к осаде тортонской цитадели, для чего перевели туда из-под Александрии осадную артиллерию и часть войск. Так проводилось в продолжение всей кампании, перемещая осадные средства от одной крепости к другой. Сберегались люди и время.

Прежде чем открылись под Тортоной осадные работы, сдалась Мантуя, одна из сильнейших крепостей в Европе, впрочем не столько по укреплениям, как по окружающей местности, особенно по воде. Мантую считали ключом северной Италии и безопасности австрийских границ, оттого Венский кабинет так ею дорожил. Комендантом в Мантуе сидел один из лучших французских инженеров, Фуасак-Латур, человек науки и опыта, но не обладавший сильным характером. Гарнизону в ней было до 10,000 человек, продовольствия запасено на год. Сначала, в продолжение 3 месяцев, она была блокирована, с 25 июня началась осада. Осадный корпус состоял из австрийских войск при двух русских ротах - артиллерийской и пионерной. Осада велась умелой рукой, так что со средины июля можно было видеть скорый конец. 19 июля крепость сдалась. Гарнизона насчитали 8,700 человек, в том числе до 1.000 офицеров; солдаты отпущены на честное слово не служить против союзников, а генералы и офицеры остались в плену, впредь до размена в течение трех месяцев. Кроме того 1,000 поляков перешли в руки австрийцев как дезертиры. В госпитале 1,200 больных и раненых. Досталось 675 орудий, флотилия канонерских лодок и большие запасы продовольствия.

Суворов приказал отслужить торжественный молебен, написал поздравительное письмо барону Краю и объявил благодарность войскам осадного корпуса. Во Франции сдача Мантуи произвела оцепенение и была принята как позор французского оружия. Фуасак-Латура предали суду и приговорили к лишению мундира. В Австрии впечатление было радостное; ни одна победа Суворова не ценилась так высоко, как овладение Мантуей. Император Павел тоже был в высшей степени доволен, что ознаменовал возведением Суворова в княжеское достоинство с титулом Италийского. "Примите воздаяние за славные подвиги ваши", писал он в рескрипте 9 августа: "Да пребудет память их на потомках ваших к чести их и славе России". Суворов просил о награждении Края, но Государь не согласился по той причине, что "Римский император трудно признает услуги и воздает за спасение своих земель учителю и предводителю его войск".