Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Работы в крепостях и на каналах производились нарядом людей от земли и от войск, на точном основании высочайшего повеления. Солдатам платилось по 5 коп. денег в сутки; эта норма была одобрена Государыней по представлению Суворова, и очевидно была недостаточна. Суворов требовал от них и военного образования, так что летом одни работали, другие учились, а перед роспуском на зимние квартиры проводились строевые ученья и маневры. Он писал Хвостову и Турчанинову, что распустил на зимние квартиры "не мужиков рабочих, а солдат", и при этом роспуске подтверждал начальникам, "что труды здоровее покоя", т.е. указывал, чтобы и зимой солдаты не были праздны.

В высших сферах Петербурга шли толки, что Суворов не жалеет солдат, бесчеловечно их эксплуатирует чтобы выслужиться, они в огромном числе болеют или бегут заграницу. Говорили, что Суворов, имея странный взгляд на медицину, закрыл все госпитали, а потому несчастные солдаты мрут как мухи; что необходимо прекратить такие порядки; что следует воспретить чудаковатому генералу изнурять солдат непосильными работами (напр., жжением извести) и после работ строевыми ученьями и маневрами; что убыль людей в Финляндии дошла до громадной цифры.

Финляндская дивизия действительно отличалась большим числом беглых и умерших, что было давним её свойством, а не виною Суворова. Но нелюбовь к нему высших сфер и близость к Петербургу давали темы для пересудов. Выборгский губернатор сообщил в 1791 Турчанинову, что Суворов собирается ломать камень и жечь известь; что он опустошит леса и уморит людей на зимней работе, а известь получит никуда негодную. Известь добывалась очень удовлетворительная, так что в одном из писем Турчанинову Суворов кричит ей "виват". Но таких поводов было достаточно, чтобы открыть против Суворова кампанию.

В те времена военно-врачебная часть и в западной Европе находилась в жалком состоянии, а в России отличалась совершенным безобразием. Писатель-очевидец говорит, что на русский военный госпиталь можно было смотреть почти как на могилу. Врачей было чрезвычайно мало, почти все они были из немцев и только назывались врачами, а были простые цирульники, оставшиеся на родине без работы. Жалованье они получали ничтожное, которым нельзя было привлечь мало-мальски сносного врача. Ко всему этому добавлялось соображение, или лучше сказать отсутствие соображения, о стоимости человеческой жизни, вследствие чего смертность в войсках была страшная, а в рекрутах, до прибытия их в войска, и того больше. В Кронштадте и Финляндии цинга уносила из войск полкомплекта ежегодно. К 70-м годам, по заявлению того же писателя, военно-врачебная часть несколько улучшилась, потому что службу врачей стали оплачивать лучше. Улучшение было не незначительное. По свидетельству генерал-поручика Ржевского в 80-х годах "установление госпиталей, их содержание и образ контрактов ужасают; к этому скверный выбор лекарей". В объяснительных Суворов прямо говорит, что на нем отзывается неустройство предшествовавших 60 лет; что он застал годовую смертность в войсках больше 1000 человек; что однажды при его предместнике в один день умерло 500 и что все это известно военной коллегии.

Контракты подрядчиков в госпиталях были истинно разбойничьи, а содержание больных было предметом самого наглого лихоимства и трудно вообразимых злоупотреблений. Порядочной величины госпиталь, не стоящий впусте, был золотым дном для неразборчивых охотников до наживы; не даром Суворову предлагали в Крыму взятку в 7,000 рублей за то только, чтобы он не закрывал госпиталей. Главные злоупотребления коренились на числе умерших, времени их смерти, способе счисления их и проч. "Мертвая собака не лает", с горьким цинизмом пояснял Суворов. "Брошен в яму фланговый рядовой Алексеев, вдруг стучится у спальни нагой". "Ведь ты умер?" – "Нет, жив". Он иронизирует: "бывают и ошибки": иной положит себе в карман 2-месячный провиант на известное число людей, в надежде, что вымрут во время, но по несчастью для него не вымерли, и проектированные мертвецы отправляются за милостыней до истечения термина.

При суровом климате Финляндии и обилии болот, солдаты, уроженцы других мест России, хворали особенно много: зимой цингой, весной и осенью - лихорадками, летом - поносами и горячками. Госпитали переполнялись, злокачественность их увеличивалась; врачей приходилось по одному на сотню и больше больных; госпитальная прислуга отличалась полнейшим невежеством в своем деле. Как же было Суворову не принять радикальных мер, не опростать до последней возможности госпиталей, сделавшихся гнездами заразы, и не передать большую часть больных в лазареты при войсках, на прямую ответственность их непосредственных начальников? Он так и поступил. Эвакуировал госпитали, инвалидов велел выключить в отставку, остальных передать в полковые лазареты. В госпиталях остались только одержимые чахоткой, водянкой, камнем и сифилисом, да находившиеся на испытании в действительности падучей болезни. В двух госпиталях находилось больше 1000 больных; после эвакуации осталось немного, в одном из них всего 40.

Он устраивал лазареты, слабосильные команды. Больные у него подразделялись: больные, слабые, хворые и льготные. Приказано, под угрозой строгого взыскания, в дальние госпитали больных не посылать: "Дорогой они приходят в худшее состояние и вступают полумертвыми в смертоносный больничный воздух". Давать слабым льготу и помещать на пользование "в особой казарме или в крестьянских домах; соблюдать крайнюю чистоту; потному не садиться за кашу, не ложиться отдыхать, а прежде разгуляться и просохнуть. На лихорадку, понос и горячку - голод, на цингу - табак. Кто чистит желудок рвотным, слабительным, проносным, - тот день голод. Солдатское слабительное - ревень, корень коневьего щавеля тоже. Непрестанное движение на воздухе. Предосторожности по климату - капуста, хрен, табак, летние травки. Минералы, ингредиенции (аптечные лекарства) не по солдатскому воспитанию, на то ботанические средства в артелях".

Суворов был, что называется гигиенист, и шагнул далеко вперед сравнительно со своими современниками. Зная быт солдат, он не только не оспаривал их ненависть к госпиталям (не исчезнувшую и в наше время), но поддерживал ее, и с помощью его мер процент болезней и смертности в войсках заметно понизился. Но эти самые меры послужили поводом к злоязычию в высшем петербургском обществе. Не хотели и не умели видеть в Суворове, кроме чудака, еще нечто другое; как его живое, осмысленное обучение Суздальского полка в Ладоге относили к категории причудливых выходок, так теперь в Финляндии здравые гигиенические меры огласили вредным фантазерством, которое подбито эгоистическими расчетами. Правда, убыль в войсках была все-таки велика. В один из моментов Суворовского 1 1/2-годового командования, в Финляндии считалось по штатам в войсках 44164 человека; из них не доставало до комплекта 9633, в отлучках и госпиталях было 4267, больных всех категорий состояло при полках 3408; здоровых находилось налицо 26856. Но надо взять в расчет местные условия и цифры прежнего времени, и принять в соображение усиленные работы в крепостях и на каналах.