Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Громкие победы недавних лет не оставляли его в тени и вдохновляли русских поэтов. Один из них, Костров, переводчик Гомера, написал в честь Суворова оду и эпистолу на взятие Измаила. Затем перевел: "Песни Оссиана, сына Фингалова" Макферсона, посвятил Суворову сей труд и прислал экземпляр книги при письме.

По временам и Суворов писал стихи, дубоватые, и чем длиннее, тем хуже. Суворов был вообще охотник до изящной литературы, при отсутствии вкуса и признаков таланта. Некоторые его современники свидетельствуют, будто он говорил, что если бы не чувствовал в себе военного призвания, то стал бы писателем. Если это правда, то из него вышел бы поэт настолько плохой, насколько хорош оказался воин. Стихотворство было для него рекомендацией человека. Хвостов советует ему взять к себе одного ротмистра, выставляя в числе его хороших качеств и писание стихов; Суворов кладет заметку: "очень рад".

По окончании Турецкой и Польской войн, Суворов стал все чаще мечтать о назначении его на юг. Хвостову он писал о том прямо, а Турчанинову хотя и сообщал, что готов на службу "в Камчатку, Мекку, Мадагаскар и Японь", но просился именно в Херсон. Писал он тоже самое и другим, но безуспешно: одни к нему не благоволили, другие были равнодушны; к последним принадлежал и Платон Зубов, сила и светило того времени. Пособили внешние обстоятельства. Французской республике не расчет был поднять против себя всю Европу и, чтобы отстранить Россию от коалиции, французские агенты работали в Константинополе. Скоро их происки стали обещать успех. Порта вооружалась, и в пограничные с Турцией области понадобился Суворов.

10 ноября последовал рескрипт Екатерины. Под начало Суворова отдавались войска в Екатеринославской губернии, в Крыму и во вновь присоединенных землях, и приказано проводить укрепление границ по проектам инженер-майора де Волана. Суворову предстояло променять одни постройки на другие, да еще свои на чужие. Суворов раздумывал, не отказаться ли. Но там, на юге, у него были шансы на боевую службу, а тут, на севере, никаких. В ноябре он выехал.

Отправляясь в Херсон, Суворов получил подробное наставление. Ему вверялись войска в Екатеринославской губернии, Таврической области и вновь присоединенном от Турции крае, с руководством крепостными работами. Черноморский флот был под началом вице-адмирала Мордвинова, а гребной - генерал-майора де Рибаса, который находился в зависимости от Суворова по находящимся на флоте войскам. Суворову приказано осмотреть войска, пополнить недостающее; обозреть берега и границы, представить соображение о приведении их в безопасность от нечаянного нападения; разрешено также изменять дислокацию войск, не давая однако повода соседям думать, что мы тревожимся. Указано собирать и представлять сведения из-за границы, "как посредством конфидентов, так и по допросам купцов и выходцев получаемые".

Проезжая через Петербург, Суворов оставался там недолго и отправился на юг недовольный, потому что получил внушения насчет устранения дурных сторон его финляндского командования. Своими объяснениями он не достиг цели. Даже Безбородко, не говоря о других, был против назначения Суворова на турецкую границу: он-де всех изнурит и разгонит, как в Финляндии, а Турчанинову будет писать одними загадками. Недоверие выразилось еще яснее по прибытии на место. Вскоре он получил рескрипт Императрицы, что хотя употребление солдат к крепостным работам позволительно, "но мы соизволяем решительно, чтобы оно сопряжено было с собственной их пользой" и без изнурения, а также чтобы госпиталей отнюдь не уничтожать, так как полки не обладают средствами, чтобы пользовать больных и содержать их на своем попечении.

В проезд его через Белгород, двое семинаристов поднесли ему печатную оду, написанную в его честь.

По прибытии на место, он получил от Хвостова, русского резидента в Константинополе, депешу, в которой значилось: "один слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатление; одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои от стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются".

В Херсоне Суворов принялся за возведение крепостных построек и, чтобы не пропадало самое дорогое время, заключил контракты с подрядчиками, а так как задаточных денег не было, надавал им векселей. Это произвело большой переполох в петербургских правительственных учреждениях, которым приходилось расплачиваться; стали раздаваться протесты, отказы. Турчанинову пришлось списываться с Суворовым, объясняя ему, что политическое положение едва ли требует такого спеха, что мало денег, что некоторые из работ придется замедлить и т. п. Суворов отвечал: "Вы делаете конец началом и предваряете тогда, когда я фундамент утвердил... Политическое положение извольте спросить у вице-канцлера, а я его постигаю как полевой офицер... Вы временили 2 месяца вместо двух дней, подобно как бы ловили меня за рыбу в тенета, зная, что я не сплю... Пропал бы год, если бы я чуть здесь медлил контрактами, без коих по состоянию страны обойтись не можно... Вы говорите, их не надобно; это надлежало мне сказать в Петербурге. Так сей год повороту нет; будущий год в вашей власти. Присылайте деньги и с ними хоть вашего казначея".

Но это легко было сказать, а трудно сделать при безденежье. Суворов, присутствие которого требовалось в разных местах района, сидел в ожидании денег прикованный к Херсону, сердился, жаловался, грозил. А ему тем временем готовили удар. В феврале 1793 он представил соображения об изменении плана некоторых укреплений; в апреле последовал рескрипт Императрицы: проекты одобрялись в принципе, но за недостатком средств некоторые работы приостанавливались на неопределенный срок, другие рассрочивались на продолжительное время. Ему повелевалось представить генеральную смету "с расположением подробных на то издержек погодно". Засим, хотя и в мягкой форме, подносились Суворову позолоченные пилюли: солдат употреблять на работы без изнурения; платить им по 10 коп. в рабочий день; по мирной поре подряды проводить и контракты заключать в казенной палате. Наконец, в виду того, что никакое правительственное учреждение, кроме сената, не имеет власти заключать контракты более 10,000 рублей, "заключенные в походной канцелярии вашей контракты оставить без действия".

До получения этого рескрипта, Суворов писал Хвостову: "По неприсылке денег, с препонами, о грусти моей внушать можете, коли прилично, но не в жалобном виде; истинно так тошно, что я здешнему предпочитаю Финляндию". Теперь он опрокинулся на Турчанинова: "Так добрые люди не делают; вы играете вашим словом, я ему верю, а вы пускаете плащ по всякому ветру, ведая, что они не постоянны". Он исчисляет Турчанинову насколько больше были средства Потемкина для тех же строительных работ; указывает на необходимость быстрых и полных крепостных работ в южном крае и, принимая все эти препятствия близко к сердцу, в письме к Хвостову восклицает с горечью: "Боже мой, в каких я подлостях, и кн. Григорий Александрович никогда так меня не унижал".