Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Мечты о службе на юге, лелеянные в Финляндии, рассеялись при первом прикосновении к действительности. Кроме помехи в успехе дела, создавалось еще весьма неприятное для него положение: подрядчики успели зайти далеко, и теперь должны были нести убытки, некоторые даже разорение. Это его не только заботило, но и подвинуло на решительный шаг. Он написал Хвостову: "Подрядчикам выданы деньги из казны, я должен буду взнесть и, чтобы не отвечать Богу в их разорении, остальные им дополнить. Чего ради извольте продать мои новгородские деревни не ниже 100,000 рублей; людей перевесть в Суздаль. Теперь еще не знаю, какая и будет ли выручка за материалы, с согласия подрядчиков; хорошо, коли б осталось на выплату, а остальные мне на странствования". Позже цифры определились: требовалось 91,148 рублей, в том числе 23,648 рублей для пострадавших купцов, остальное в казну; цена за новгородские имения назначалась в 150,000 р. Но все обошлось благополучно; при каком компромиссе было достигнуто удовлетворение сторон, не знаем.

Строителей было двое - полковник Князев и поступивший на русскую службу подполковник де Волан, знакомый Суворову в последнюю войну с турками. С Князевым дело шло довольно гладко, но с де Воланом были беспрестанные столкновения. Недостаточно освоившийся с условиями русской жизни и службы, де Волан покладливостъю не отличался и часто пытался сбросить с себя гнет, казавшийся ему несправедливым излишним. "Князев хорош, де Волан скучен и грозен", пишет Суворов Турчанинову: "избалован и три раза уже абшит брал, а мне истинно неколи о их капризах думать". Но немного спустя Суворов отзывался о де Волане: "Он у меня принят как приятель, а если вышло неудовольствие, то сие было от него же, и сам он себя успокоил". Позже Курис пишет Хвостову: "де Волан честнейший человек, его не знали; граф душевно его любит".

Сохранились подписанные Суворовым проекты: Фанагорийской крепости, укреплений Кинбурнской косы и Днепровского лимана, Кинбурна, главного депота Тирасполя, форта Гаджидера (Овидиополя) на Днестровском лимане, Гаджибейского укрепления, Севастопольских укреплений. Часть их строилась при нем, другая только начата; есть и оставшееся в проекте за коротким временем и недостатком денег. Из Севастопольских укреплений начаты 4 форта, в том числе 2 казематированные; в Гаджибее (Одесса) строилась военная гавань с купеческой пристанью, по планам де Волана, под руководством де Рибаса и надзором Суворова.

Производили наблюдения за всем, что делалось у соседа, и принимали меры предосторожности. К Суворову присылали извещения дипломатических агентов на Балканах; доходили сведения из Италии, Польши и других мест. Наши посланники и консулы не спускали глаз с Турции, Франции, сообщая обо всем Суворову. Расспрашивались шкипера купеческих судов, турецкие беглые; доставлялись отрывки газет, преимущественно гамбургских; цитировались частные письма. Добытые сведения Суворов сообщал в Петербург, графу Зубову, и даже самой Государыне.

В них много тревожного, но мало действительно опасного, и бездна противоречий. Особенным пессимизмом отличаются извещения ясского консула Северина. "Северин вам врет", разубеждает Суворова из Константинополя Кутузов, посланный туда с особой миссией: "крепости турецкие валятся, флот не силен, вся внутренность расстроена, а паче всего вы тут". Полгода спустя посланник в Константинополе, Кочубей, подтверждает то же и успокаивает Суворова по крайней мере на срок до осени 1794. Но Суворов, поставленный на страже и снабженный известными инструкциями, продолжал готовиться к войне с обычным своим рвением и энергией.

Между тем, это рвение и было отчасти причиной тревожного состояния в Турции. Усиленная деятельность в пограничном районе беспокоила турок; они старались выведать истинную причину и с этой целью подсылали шпионов. В таком смысле писали Суворову Северин, Кочубей и Хвостов; последний даже советовал распустить слух, что наши вооружения остановлены, так как слух этот тотчас дошел бы до Константинополя через посредство купеческих судов. Тревожность усиливались и интригами французов в Константинополе. Суворову сообщали, что из Константинополя готовятся посетить русские черноморские порты два шпиона-француза, на судне, нагруженном фруктами, и что за собирание и доставку желаемых сведений им обещано 7,500 пиастров. Писалось, что капитаны французских военных судов получили приказание нападать на русские купеческие корабли в водах Турции; что эскадра из 18 судов адмирала Латуша ожидается для совместного с турками действия в Черном море. Неоднократно доходило известие, что бывший полковник русской службы Анжели, около 30 лет назад выгнанный из России за измену, собирается посетить Россию. Описывались его приметы, говорилось, что при нем будет сын, бывший паж двора Екатерины, и еще несколько человек; что Анжели получил миллион франков золотом, а цель его миссии - провести в России революцию в роде французской. Как ни дуты были большей частью эти известия, но страх, наведенный злодействами французской революции, и опасения за монархический принцип, заставляли не пренебрегать ими. А так как область Суворовского командования была местом, куда преимущественно направлялись все действительные и мнимые замыслы врагов России, то тут сосредоточивались и главные меры противодействия. Дошло до того, что стали опасаться французского десанта на русские черноморские берега и, по требованию графа Зубова, Суворов проектировал, при сотрудничестве де Волана, план защиты берегов от 15,000-ной высадки французов, с обозначением пунктов, где надо иметь войска и гребные суда, и с исчислением тех и других. Проект этот в январе 1794 года он отправил к Зубову с де Рибасом. Главные опасения, впрочем, заключались в возможности близкой войны не с Францией, а с Турцией, хотя возбуждались они главным образом не извне, а от Петербургского кабинета. Турция не желала войны, ибо не могла еще оправиться от предшествовавшей; сношения её с Россией отличались умеренностью и миролюбием; если она принимала военные меры, то оборонительные, вынуждаемая приготовлениями России. Желала войны Екатерина, не забывшая проектов, которые она лелеяла с Потемкиным. Возбуждал ее к этому Зубов, в мечтах о фельдмаршальстве. Греческий проект Потемкина имел хоть какие-то основания; детские мечтания Зубова совсем висели в воздухе. Замыслы его простирались на Персию, Тибет, Китай и в завоевании Турции и взятии Константинополя. Под влиянием своего любимца, Екатерина не могла отрешиться от химер прежнего, более благоприятного для них времени, и открыто, в большом придворном кругу говорила, что ей надоело возиться с турками и что она убедит их наконец, что забраться в их столицу ей также легко, как совершить путешествие в Крым.