Филипп Доллингер - Ганзейский союз [Торговая империя Средневековья от Лондона и Брюгге до Пскова и Новгорода]

Оттоком населения на восток также объясняется высокая доля в восточных городах тех граждан, которые прибыли из дальних мест, особенно в XIII в. и позже. Так, в Данциге в последней трети XIV в. иммигранты, которые пришли из районов западнее Эльбы, составляли 25 % населения, в то время как тогда же в Дортмунде до 90 % населения составляли люди, родившиеся там же или неподалеку.

Большая роль, которую играли иммигранты в заполнении городов, особенно после повторных вспышек эпидемий, привело Генриха Райнке к удивительному выводу. Он предполагает, что во всех ганзейских городах в XVII в. и ранее количество иммигрантов превосходило количество местных уроженцев. Если так, легче понять, почему столько граждан в первом поколении сумели достичь высоких постов в том или ином городе. В таком случае уже не столь удивительным покажется замечание, что из четырех великих бургомистров Любека в конце XIV в. двое были уроженцами Висбю, один – Брауншвейга и один – Хильдесхайма; что из четырех бургомистров Гамбурга, занимавших эту должность в 1490 г., ни один не был уроженцем города или сыном гражданина города; что Вулленвевер, уроженец Гамбурга, сумел управлять Любеком, хотя гражданство Любека он получил лишь в 40 лет, и т. д.

К западу от Эльбы население было полностью немецким, но к востоку в ганзейских городах имелось славянское (вендское) население. Его статус разнился в зависимости от области, но славян всегда было меньше в городах, чем в окружающей местности. Немцы превалировали благодаря своему богатству, техническому превосходству предпринимателей и ремесленников и, почти повсюду, благодаря своей численности. Таким образом, ганзейские города стали центрами германизации Востока.

Естественно, в городах, расположенных между Эльбой и Одером, а также в Померании славян было меньше. В сельской же местности их численность оставалась неизменной вплоть до Нового времени. В судах Магдебурга уже в 1290 г. упразднили пользование славянским языком, поскольку в нем отпала необходимость. В тот же период в Ростоке и Штраль-зунде еще имелись особые наместники (Vogt), которые управляли вендами. Позже они исчезли. Даже после того, как славяне в какой-то степени получили подкрепление – в сельской местности начали селиться крестьяне-иммигранты, что было особенно свойственно для Штеттина и Франкфурта-на-Одере, – к XV в. количество славян стало незначительным.

Восточнее, в прусских городах, немцы также составляли подавляющее большинство. В Данциге в XIV в. кашубы и поляки составляли менее 10 % населения. Пропорция, несомненно, была выше в Торне и Кульме. Со второй половины XV в. интенсифицировалась польская иммиграция в города на Висле.

В странах Прибалтики положение было заметно другим. Хотя в Риге немцы составляли большинство населения (70–80 %), в Эстонии они составляли меньшинство. Скорее всего, таким же положение было в Дерпте и безусловно в маленьких городах. Необычный случай представляет Ревель. В XV в. в нем проживало довольно значительное шведское население; здесь немцы, шведы и эстонцы в начале XVI в. составляли соответственно треть, одну шестую и половину населения. Недавнее исследование, основанное на налоговых реестрах за 1538 г., позволяет сделать любопытные выводы о распределении национальностей среди различных социальных групп. Высший класс, состоявший из купцов и владельцев недвижимости (18 %) состоял целиком из немцев. Вероятно, так происходило с середины XIV в. Средний класс, к которому причисляли зажиточных ремесленников (22 %), на 59 % состоял из немцев, на 23 % из шведов и на 18 % – из эстонцев. Наконец, в низшем классе, состоявшем из поденных рабочих (60 %), которые выплачивали лишь небольшую подать или вообще ничего не платили, национальности составляли соответственно 2, 25 и 73 %. Эти цифры показывают подавляющее преобладание немцев, которое можно найти и в других городах, хотя там они и составляли меньшинство.

Наконец, в зарубежных странах – Польше, Дании и Швеции – немцы как будто всегда были в меньшинстве, если не считать городов Шлезвига. Положение усугублялось начиная с XIV в. В целом во всех регионах, где сельские округа не были германизированы, пропорция немцев в городах была наивысшей в начале XIV в., а затем снижалась благодаря притоку иммигрантов из сельской местности.

Судя по всему, законы, определявшие юридический статус славян в ганзейских городах, вплоть до середины XIV в. были довольно либеральными. После введения «немецких законов» славян не лишали гражданства городов; по крайней мере, можно прийти к такому выводу исходя из фамилий некоторых бюргеров, которые указывают на вендское происхождение. Даже среди членов городского совета Любека попадаются такие явно славянские фамилии, как Русе или Вент. В Штендале, даже на левом берегу Эльбы, схожие фамилии можно встретить у представителей купеческой гильдии. Зато ничего сравнимого с этим нельзя найти в Штеттине и Эльбинге, хотя до завоевания они считались крупными центрами торговли.

Начиная со второй половины XIV в. участились ограничительные меры, особенно в том, что касалось гильдий. В 1323 г. в Брауншвейге славян исключили из гильдии торговцев мануфактурными товарами, в 1350 г. в Люнебурге – из гильдии бакалейщиков, в 1400 г. там же – из гильдии ювелиров. В Любеке подобные указы появились лишь в XV в.; они носили не националистический, а скорее экономический характер. Главной сложностью была переполненность гильдий. Зато в Пруссии Тевтонского ордена исключение славян, провозглашенное уже в 1309 г., возможно, стало результатом националистических мрачных предчувствий. Судя по всему, правил придерживались нестрого, так как славянские фамилии можно найти в списках граждан разных городов. В Либонииуправление было не таким жестким. Вплоть до середины XIV в. славянам в Риге разрешали торговать, но после 1354 г. их исключили из «большой гильдии» купцов, а в 1399 г. славянам запретили вступать в торговые компании с немцами. Одна за другой для них закрывались и гильдии. Трудно понять, как долго сохранялись подобные ограничения.

Внутренняя история ганзейских городов, как и других немецких городов, отмечена повторяющимися и часто насильственными конфликтами между «лучшими гражданами» (Geschlechter) и гильдиями (Handwerker). Было бы неверно считать эти разногласия всего лишь конфликтом между купечеством, которое заправляло в городском совете и самоуправлении, и ремесленниками, которые пытались получить хотя бы какую-то долю власти. Такой теоретический подход грубо упрощает сложный общественный строй и неверно интерпретирует истинный характер подобных разногласий. Гораздо полезнее попытаться сгруппировать городское население по степени богатства. Очевидно, что такое изучение средневекового периода может привести лишь к очень условным результатам. Более того, подобный подход возможен лишь в нескольких случаях, при использовании реестров налогоплательщиков и рассмотрении законов, регулирующих потребление предметов роскоши. Любое разграничение социальных групп, основанное на этом критерии, должно быть признано в какой-то степени произвольным.