Ричард Пайпс - Струве: левый либерал 1870-1905. Том 1

Струве не стал заниматься историей российской промышленности, поскольку эту тему разрабатывал его друг Туган-Барановский. В 1898 году Туган-Барановский издал труд «Русская фабрика в прошлом и настоящем» — серьезное историческое исследование, в котором опровергалось представление о крупной российской промышленности как «искусственном» для страны образовании, а также наличие конфликта между «народным» и «капиталистическим» производством. Струве приветствовал эту книгу как последний гвоздь в крышку гроба теории «народного» производства [416].

Вчитываясь в работы Струве, посвященные истории крепостничества и кустарной промышленности России, можно только поражаться тому безудержному потоку мыслей и фактов, который характерен для большинства его работ. Даже если допустить, что он был прав, утверждая, что крепостное хозяйство накануне отмены крепостного права находилось в состоянии подъема, а не упадка, то все равно довольно трудно поверить, что в дореформенной России было столько аграрных новаторов, как это представляется из нарисованной им картины. Даже если русский кустарь производил продукцию для неопределенного и удаленного рынка, делало ли это его хоть в какой-то мере похожим на капиталистического предпринимателя? Надо сказать, что взгляды Струве на историю современной российской экономики были бы более убедительными, если бы он дал себе труд тщательнее отбирать факты и свидетельства и аккуратнее формулировать свои выводы.

И тем не менее, несмотря на все эти промахи и недочеты, его самоуверенное, сделанное еще в 1898 году, предсказание о том, что когда-нибудь, несмотря на их явную парадоксальность, наука обязательно примет его открытия [417], вполне подтвердилось. Более поздние работы по истории дореформенного сельского хозяйства в России доказали правильность его основной гипотезы — о подъеме сельской экономики в последние годы крепостничества [418]. А его положение о капиталистическом характере российской кустарной промышленности было принято и детально разработано историками экономики, начиная с Туган- Барановского и далее [419]. Таким образом, Струве внес существенный вклад в историю российской экономики в то время, когда эта наука находилась еще в зачаточном состоянии. И если принять во внимание его молодость и ту скорость, с которой он делал свои открытия и формулировал следовавшие из них выводы, можно только удивляться столь блистательным результатам его деятельности.

Всю первую половину 1898 года Струве был поглощен работой над своими историческими исследованиями, в которых за короткое время достиг столь значительных результатов. Однако к концу года его настроение начало меняться — он становился все более нелюдимым и раздражительным.

Отчасти это состояние было вызвано финансовыми неурядицами. Денежные суммы, которые он получал за редакторство у Поповой, а также за отдельные журнальные публикации, были столь незначительными, что для обеспечения даже самых минимальных насущных нужд семьи требовали очень большой аккуратности в расходах; эта ситуация осложнилась после того, как в апреле 1898 года Нина родила первенца, Глеба. Однако ни сам Струве, ни Нина не обладали хозяйственными способностями; причем Нина, пожалуй, была еще более беспомощной в практических делах, чем ее муж. Не имея поначалу места для жилья, молодые супруги поселились в квартире Калмыковой, где и прожили весь первый год своего супружества. Совместная жизнь в той же квартире, где Струве и Калмыкова жили в свое время как любовники, конечно же, не способствовала семейному уюту. Калмыкова убедилась, что худшие ее ожидания оправдались. «Заботы о новой оседлости он никакой не проявляет, — жаловалась она Потресову, — а так как на него падет главная роль в организации хозяйства, то я уж совсем не знаю, как это будет. Денег так мало, значит — нужна масса энергии. А где она, у кого?» [420]. После рождения Глеба семья Струве переехала в отдельную квартиру на Малой Итальянской, 47. Однако теперь деньги стали утекать еще быстрее, и для того, чтобы оплатить переезд семьи на лето в деревню, Струве вынужден был занять деньги у Потресова [421].

Но главная причина внутреннего беспокойства Струве была скорее интеллектуального, чем финансового характера, и возникла она в силу разразившегося среди немецких социал-демократов спора между ортодоксальными марксистами и ревизионистами. Чтение как самого Бернштейна, так и посвященной анализу его взглядов полемической литературы, вновь разбудило в Струве сомнения по поводу правильности отдельных положений марксизма; эти сомнения посещали его в разное время, но обычно он не давал им хода ради сохранения социал-демократического единства. Теперь же они снова всплыли на поверхность, со всей очевидностью обозначив мучительный разрыв между тем, что заполняло его сознание, и чувством долга по отношению к движению и друзьям, которые участвовали в нем вместе с ним. Калмыкова одной из первых поняла, что происходит со Струве, и осознала всю значительность мучивших его внутренних противоречий. «В Щетре] Б[ернгардовиче] я за последний год замечала, — писала она Потресову в марте 1899 года, — несомненно, совершающуюся в глубине напряженную работу мысли, вовне выражающуюся крайне капризно, главным образом раздражительными выходками против чего-то и кого-то. Смотря по минуте это были и Вы, и доброй памяти самарцы, и я, и «старики свои». Вы знаете, как трудно с ним говорить. Мне и совсем невозможно, но он и с другими не говорит, чем крайне раздражает многих. Я однажды сказала при М. И. и еще ком-то на замечание М. И., что я смотрю на них как- то подозрительно, словно ожидая, что они повернут куда не следует: «Подозрений таких у меня нет, но я хорошо знаю Петю, а потому могу с уверенностью сказать, что он находится в инкубационном периоде , которого конец выразится в литературе весьма заметным образом. Я жду этого со страхом, потому что знаю его манеру «делиться мыслями». Для одних это только мысли , для других это — целый внутренний разгром» [422].

Если давать ревизионизму исторически точное определение, то он являет собой неудачную попытку пересмотреть Эрфуртскую программу Германской социал-демократической партии, формально инициированную Эдуардом Бернштейном в 1898 году. Но поскольку в качестве проводника высказываемых им идей Бернштейн имел как предшественников, так и последователей, то ревизионизм можно рассматривать как идеологию одного из социалистических течений, находившегося в весьма неопределенной области, существующей на границе между доктринерским и прагматическим аспектами социализма, или, что фактически то же самое, между его идеологией и его политикой.