Андрей Колганов - Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

Конечно, можно найти в экономической системе СССР многие атрибуты товарного хозяйства, и некоторые из них даже не были формальными. Можно назвать эту систему вырожденной формой рынка. Но с таким же успехом можно и товарное хозяйство попытаться представить как вырожденную форму планомерной организации всего общественного производства.

Социалистические элементы были представлены в советском строе в нецелостном, усеченном, деформированном виде, и точно также дело обстояло и с объективно рождавшимися на почве индустриального (а отчасти и доиндустриального) производства капиталистическими элементами. Они тоже были нецелостными/усеченными, деформированными и причудливо переплетались с социалистическими элементами.

В этих условиях само существование такой «мозаичной» системы, состоявшей из смешанных, разнородных (гетерогенных), да к тому же еще и деформированных элементов, как и вектор ее развития, определялись силой политической и идеологической надстройки. А эта надстройка была представлена пролетарскими и мелкобуржуазными элементами (главным образом «служащими» из рядов городской мелкой буржуазии), и в политическом отношении, во всяком случае, антикапиталистическими элементами. Первое поколение советских чиновников в значительной мере состояло из активистов революционного движения, сформировавшихся именно как борцы за ниспровержение ига капитала и освобождение трудящихся. Их превращение в оторванных от масс бюрократов было дело сложным и не быстрым, поскольку противоречило уже сформировавшимся устоям их личности.

Существенную роль играло также весьма широкое формирование в 20-е годы антибуржуазной культурной традиции. Существенную потому, что эта культурная тенденция играла важнейшую компенсаторную роль, восполняла недостаток материально-технических, экономических, социальных и политических предпосылок социализма [722] Значение феномена советской культуры и его роль на различных этапах развития СССР показано в работах Л. А. Булавки (См.: Критический марксизм. Продолжение дискуссий. М.: Слово, 2001). .

Исключительная роль политической надстройки в условиях, когда классовой опорой государства было меньшинство населения, да к тому же в социально-культурном отношении не готовое к самоорганизации в формах, адекватных социалистическим общественным отношениям, породила неизбежную и глубокую бюрократизацию политического строя. Бюрократия оказалась ведущей цементирующей социальной силой и для экономического строя, и для социальных отношений.

Тезис о компромиссе рабочего класса с бюрократией как об основной социальной опоре советского строя, дополненной компромиссом блока рабочих и бюрократии с крестьянством, требует своего уточнения, ибо в такой абстрактной форме он внеисторичен. Этот компромисс составлял прочную базу советской власти на начальном этапе ее развития, но одновременно в нем был заложен потенциал постепенного размывания, по мере укрепления и обособления собственных интересов бюрократии. Такая тенденция была заметна еще в 20-е годы, а в начале 30-х годов проявила себя уже вполне выпукло.

В более широком контексте разрушение обоих компромиссов бюрократии — и с крестьянством, и с пролетариатом — стало следствием объективной логики задач поздней буржуазной революции, функцию решения которых приняла на себя советская бюрократия. Напомню, это были задачи догоняющей модернизации, понимавшиеся тогда в терминах индустриализации и перехода к крупному общественному земледелию.

Бюрократия встала перед необходимостью жесткой концентрации хозяйственных ресурсов для проведения догоняющей модернизации (что получило позднее отражение в термине «мобилизационная экономика»). Такая концентрация и материальных ресурсов, и трудовых усилий была возможна лишь за счет сильнейшего нажима — как на рабочий класс, так и на крестьянство. Экономическое соревнование с капиталистическим укладом было прекращено, и остатки буржуазии, допущенной нэпом, были ликвидированы административным давлением, а мелкобуржуазное и добуржуазное крестьянство сметено коллективизацией; Угроза с этой стороны была ликвидирована — но не только ради интересов рабочего класса и «строительства социализма».

Прежние формы компромисса были отброшены — не без ожесточенной политической борьбы, занявшей почти все 20-е годы, — и политика, проводившаяся с 1929 года, знаменовала собой окончательный переход к своеобразному советскому бонапартизму. Правда, для этого пришлось серьезнейшим образом ревизовать прежние установки большевизма — как идейные (например, партийная программа была во многом просто забыта), так и организационные (стремительный отказ от внутрипартийной демократии), — и основательно изменить персональный состав большевистской партии, в конечном итоге превратив ее в период второй половины 20-х — начале 30-х годов в иную политическую организацию, хотя и под старым названием.

Как и любые разновидности бонапартизма, советский был основан на лавировании между противоположными интересами классов и социальных слоев — в данном случае между интересами разросшегося слоя бюрократии и трудящихся классов (как рабочих, так и крестьян). Своеобразие советского бонапартизма заключалось в том, что здесь бюрократия не только превращалась в арбитра борющихся классов, стоя как бы над ними, а на деле достигая компромисса между ними, но в пользу одной из сторон. Она сама была одной из сторон компромисса и арбитром в своем собственном деле. Это было бы невозможно, если бы в советском строе не действовали некоторое время механизмы самоограничения бюрократии, степень которого не стоит преувеличивать, но которое было реальным фактом, на котором только и могла основываться мобилизующая роль бюрократии в деле модернизации [723] Подробнее см.: Колганов А. И. Три модернизации в России и наше время // Политический класс, 2005. № 11. . Это самоограничение, вместе с успехами модернизации, постепенно стало все больше и больше предаваться забвению, и на бюрократию к середине 30-х гг. закапал золотой дождичек строго отмеренных привилегий — одновременно с радикальной кровавой чисткой ее от носителей старых большевистских традиций.

Победа сталинской линии не была простым следствием объективно более прагматического решения проблемы перспектив развития СССР. Это решение было чревато серьезными идейными, политическими и социальными конфликтами. Ведь программы его противников также не были ошибочными от начала до конца, и содержали в себе рациональные элементы, от которых Сталин во многом отказался.