Женщины-легенды

Победитель получил награду, причем сам император громко вместе с толпой вел счет золотым монетам. Ли-битинарий утащил тело убитого, оставив кровавый след. Кровь присыпали, и грянули восторженные крики зрителей — перед ними появилась пара андабатов. На головах гладиаторов были глухие шлемы без отверстий для глаз. Уверенным шагом андабаты вышли на середину арены. Прозвучало традиционное приветствие императору от идущих на смерть. Рев толпы не стихал ни на мгновение во время этого жестокого поединка, перемежаясь с хохотом, когда кто-либо из противников, лишенный возможности видеть, промахивался. Бойцы сходились, размахивая мечами, звенел металл, громко стучали друг о друга их щиты. Разойдясь, каждый тщетно прислушивался к шагам противника, тонущим в оглушающем реве трибун. Зрители покатывались от хохота, наблюдая за их неуклюжими маневрами. Один из андабатов, вытянув вперед правую руку с мечом, защищенную металлической маникой [45] Маника — длинный рукав, в данном случае из металлических колец. , медленно двигался в поисках соперника. Другой, внезапно разворачиваясь на месте, постоянно размахивал вокруг себя мечом. Покружив на арене, андабаты по нараставшему шуму трибун поняли, что они сближаются. Наконец тот, который держал перед собой меч, уткнулся им в бок другого и тут же отскочил назад, ибо сразу последовал мгновенный замах его противника, и меч вонзился в землю, где только что стоял гладиатор. Тут же отпрянувший гладиатор сделал резкий выпад мечом вперед, но острие скользнуло по щиту соперника, и нападавший едва сохранил равновесие. Теперь противники, обнаружив друг друга, не расходились — пошла смертельная схватка. Удары сыпались на щиты, шлемы. Вдруг один из гладиаторов зашатался, а его невидящий соперник раз за разом продолжал обрушивать свои удары на шлем противника. Тот упал, из-под шлема потекла кровь. Разъяренный победитель под восторженный рев публики еще несколько раз взмахнул впустую мечом, пока его ноги не натолкнулись на тело поверженного. Тогда он радостно сбросил шлем со своей головы, а затем пинком ноги сбил шлем и с неподвижного соперника — он помнил, что император любит всматриваться в лица умирающих. Кровь текла из ушей лежащего. Он не подавал признаков жизни. Но когда противник поставил ногу ему на грудь, он шевельнулся и с трудом произнес: «Жизнь!»

— Жизнь! Он просит жизнь! — раздались крики среди публики. Разгорелись споры — одни узнали в побежденном своего любимца-ветерана, симпатии других были на стороне ликующего победителя. Взоры всех устремились к императорскому месту. Клавдий размышлял некоторое время. Мессалина же узнала в поверженном своего случайного ночного любовника. «Добей!» — шепнула она мужу, и тот, громко повторив ее зловещую фразу, опустил вниз большой палец руки. Вздох разочарованной части зрителей был заглушен яростными криками: «Добей!» Победитель, подняв меч над головой двумя руками, пронзил им лежащего гладиатора…

Бои еще продолжались, но Мессалина уже не могла отрешиться от мыслей об убитом. Вспоминая его ласки, она в то же время закипала от гнева из-за его упреков в ненасытности и алчности. Сидевший неподалеку вольноотпущенник Нарцисс, отрываясь временами от зрелища, ловил застывший взгляд Мессалины. Могущественный временщик понял все…

Вечером в императорском дворце снова был устроен богатый пир. Шестьсот человек угощались изысканными яствами. Мессалина возлежала подле своего седовласого осанистого супруга. Рядом были их дети — Октавия и совсем маленький еще Британник. С ласковой улыбкой Мессалина беседовала с мужем, разглядывая приглашенных. Многие из них с опаской поглядывали на беседующих супругов — кто знает, может быть, эта нежная беседа повлечет за собой нелепые обвинения в их адрес и жестокую расправу? Во взглядах других сквозила преданность и надежда на то, что всесильная жена императора в ответ на их услуги поможет совершить им головокружительную карьеру, обрести желаемый почет и богатства.

Мессалина, неторопливо отведывая маленькими кусочками каждое из подаваемых блюд, пристально вглядывалась в лица пирующих. Вот возлежит преданный ей и алчный Публий Суиллий, выступавший по ее приказам обвинителем множества людей — это его наветы привели к смерти неугодную Мессалине дочь Друза Юлию, лидера республиканцев в сенате Квинта Помпо-ния, Лузин Сатурнина, Корнелия Лупа и многих из богатых римских всадников [46] Всадники — второе после сенаторов сословие в Риме. Октавиан Август установил имущественный ценз для всадников в 400 тысяч сестерциев (для сенаторов — 1 миллион сестерциев). . Угодничество и бесчестье были в крови этого человека. Рассказывали, что, даже получив огромную взятку в 400 тысяч сестерциев от обвиняемого им всадника Самия, Суиллий не снял своего обвинения, и несчастный Самий в отчаянии бросился на меч в доме обманщика. А вот — не менее преданный ей Сосибий, воспитатель маленького Британника, готовый повторить Клавдию все то, что ему внушала Мессалина. Неподалеку возлежит Вителлий, скользкий, как змея, советник Клавдия, но услуживающий и его могущественной супруге — он знает немало о ее непотребных утехах, но будет расчетливо молчать и даже при разоблачениях будет делать вид, что ему все это в новинку. А там дальше весело переговариваются ее любовники — Веттий Валент, Плавтий Латеран, Титий Прокул, Декрий Кальпурний. С ними — Суиллий Цезонин, также частый участник ее оргий. Откуда-то издали Мессалина поймала испуганный взгляд — это Травл Монтан, юноша из известной всаднической семьи. Поразительной красоты, он как-то привлек ее внимание. Но в альковах Мессалины он повел себя настолько скромно, что разъяренная его целомудрием супруга императора с бранью выгнала его вон. А вот еще целый ряд тех, кто проходил под ее похотливым взглядом обнаженным, — одних она выбрала для своих оргий, другие так и ушли, навсегда замкнув свои уста, стирая из памяти пронзительный взгляд всевластной искательницы наслаждений.

В этот момент Клавдий весело окликнул свою тещу — и Мессалина встретила полный тоски и ненависти взгляд своей матери. Холод пробежал по ее коже — мать ненавидела свою дочь, ту, которая отняла у нее мужа, Ап-пия Силана, не сумев добиться от него взаимности в своей безудержной похоти. Нет, Мессалина отнюдь не раскаивалась в своем былом злодейском замысле — эта двадцати двухлетняя женщина не знала, что такое раскаяние, и вообще никогда не считала, что она может сделать ошибочный шаг. Заметив Нарцисса, который, отяжелев от яств и питья, откинулся на ложе и шутливо похлопывал по ягодицам едва одетую рабыню, разносившую пирующим снег для охлаждения переполненных желудков, Мессалина еще раз с одобрением оценила ум этого обжоры. Да, тогда все было разыграно прекрасно. Они великолепно разделили свои роли — это представление не могло сравниться даже с плясками Мнестера, которые зачаровывали тысячные толпы зрителей. Легковерный супруг поверил их притворным речам, когда Мессалина и Нарцисс один за другим рассказывали ему, что видели сон, будто Аппий Силан врывался с мечом в спальню Клавдия. И едва появился вызванный ими к императору ничего не подозревавший Аппий, как суеверный Клавдий приказал его немедленно схватить и казнить без всякого суда.