Мейрин Митчелл - Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель

Некоторые историки, отрицательно относящиеся к Эль-Кано, считают его ответственным за то, что после смерти Магеллана на Матане «Тринидад» и «Виктория» бесцельно проблуждали несколько месяцев, прежде чем отправиться на Молукки; однако они забывают, что тогда он должен был подчиняться командующему флотилией — сначала Карвалью, а потом Эспиносе. Эль-Кано так же нельзя винить в этом кружении между Филиппинскими островами, как нельзя возлагать на испанских капитанов ответственность за то, что флотилия, находясь еще под командованием Магеллана, напрасно мешкала несколько недель между устьем Рио-де-Солис и бухтой Сан-Хулиан. Однако после прибытия на Молукки истинным начальником экспедиции становится уже не Эспиноса, а Эль-Кано. Это явствует из письменных показаний, данных корабельным нотариусом Мартином Мендесом по возвращении из плавания. Он не только называет Эль-Кано «гобернадором» [87]наравне с Эспиносой, но при этом часто ставит его имя первым. Кроме того, Мендес утверждает, что 4 декабря Эль-Кано один отправился во дворец на острове Тидоре и там беседовал с правительницей Тернате и ее маленьким сыном. Остров Тернате был оплотом португальцев на Островах Пряностей, однако правительница сказала Эль-Кано, что Тернате хотел бы заключить официальный союз с Испанией [88]. Хотя у этой дамы не было возможности перейти от слов к делу, их беседа со всей очевидностью показывает, что Хуан-Себастьян играл главную роль в одном из важнейших событий, случившихся за весь период пребывания испанцев на Молукках.

И как только Эль-Кано становится единственным командиром на обратном пути в Испанию, плавание сразу же приобретает целеустремленный характер. Во время своего пребывания на Молукках он заходил на пять из шести основных островов — исключение составил лишь остров Тернате, занятый португальцами. Из Тидоре он вез в Испанию просьбу раджи о союзе с Кастилией и вещественные доказательства его искренности; с Бачана, Макияна, Моти и Джайлоло «Виктория» захватила не только гвоздику, но и письма их правителей императору с изъявлением покорности. И то же можно сказать о многих других островах: «Виктория» везла оттуда не только пряности, вроде мускатного ореха, но и знаки покорности их вождей Кастилии. В Амбоине Эль-Кано взял на борт сахарный тростник, на Малуа, где он пробыл с 10 по 25 января, он получил перец, а на Тиморе — воск и белое сандаловое дерево. Перед заходом на Малуа «Виктория» попала в страшную бурю, и многие матросы совсем отчаялись, заметив, что их каравелла гораздо хуже, чем прежде, сопротивляется натиску ветра и волн. Если «Виктории» пришлось так плохо в самом начале пути, то каким образом выдержит она куда более тяжелые испытания, которые ждут ее впереди? Однако их капитан и слушать не хотел подобных жалоб: едва буря начала стихать, как он и вся его команда в благодарность за спасение дали обет совершить паломничество в сан-лукарскую церковь Богородицы Путеводной, в которой они ежедневно молились перед отплытием из Испании.

Как ни хотел Эль-Кано воспользоваться попутными муссонами, он все же провел на Тиморе две недели, запасаясь провизией: насколько это от него зависело, он старался не допустить, чтобы его команде пришлось еще раз голодать, как в Тихом океане. Буйволятины и козлятины можно было взять сколько угодно, но тут Эль-Кано просчитался: соли у них не было, и мясо быстро протухло. Испанский хронист Эррера сообщает, что на Тиморе часть команды взбунтовалась против Эль-Кано, и двое бунтовщиков, осужденных на смерть, были казнены по приказу капитана. Но эта версия не подтверждается другими источниками. К тому же маловероятно, чтобы Пигафетта не упомянул о подобном событии, если оно действительно имело место: похвалы Магеллану, на которые Пигафетта не скупится в своем дневнике, и его полное молчание относительно капитана-баска в соединении с другими обстоятельствами (о них мы скажем ниже) позволяют предположить, что он очень не любил Эль-Кано. Однако мы знаем, что на Тиморе с «Виктории» дезертировали три человека. На корабле возникли раздоры из-за будущего дележа пряностей; собственно говоря, неурядицы начались, едва «Виктория» отправилась в обратный путь, так как некоторые члены команды, не желая, чтобы уменьшалась их доля груза, возражали, когда было решено оставить на Тидоре шестьдесят кинталов пряностей. На Тиморе между матросами вспыхнула по этому поводу ссора, двое-трое были ранены, и виновники предпочли скрыться на берегу, чтобы не понести кары за подобное тягчайшее нарушение корабельной дисциплины. Эррера, далеко не всегда скрупулезно придерживавшийся истины, мог превратить в «мятеж» именно этот эпизод. Однако и случившееся было достаточно серьезным, потому что в конце подобного плавания потеря даже трех человек ставила капитана в затруднительное положение.

Если то, что позже утверждал губернатор португальских Островов Пряностей [89], было правдой и на «Виктории» действительно существовала оппозиция из сторонников покойного адмирала Магеллана, которые не желали подчиняться Эль-Кано, это еще более усугубило огромные трудности, стоявшие перед ним. И тем больше чести капитану «Виктории», раз он сумел успешно преодолеть такое дополнительное препятствие и благополучно завершить плавание.

Как бы то ни было, факт остается фактом: спутники Хуана-Себастьяна настолько ему доверяли, что выбрали его не только капитаном, но и казначеем. Это была очень важная должность: по королевскому приказу все торговые сделки с туземцами полагалось совершать в присутствии казначея и тщательно заносить в корабельные книги. Все гири и весы корабля находились теперь в ведении Эль-Кано.

Как-то на Тиморе Эль-Кано был вынужден насильно задержать на «Виктории» посетившего ее вождя до тех пор, пока этот последний не согласился понизить неслыханную цену, которую он заломил за продовольствие; едва припасы были доставлены на борт, Эль-Кано уплатил вождю их полную стоимость товарами, и тот удалился, очень довольный [90]. Как мы видим, такое поведение сильно отличалось от пиратских замашек Карвалью и Эспиносы.

На Пигафетту Эль-Кано возложил довольно щекотливую миссию: единолично установить торговые отношения с Тимором — островом, внутренние области которого, по слухам, были населены людоедами. Практичный капитан-баск больше интересовался отчетом об удачных переговорах, проведенных его посланным, чем описанием обитателей Тимора, о которых романтичный итальянец сообщил, что они «носят в ушах либо золотые колечки с шелковыми кисточками, либо выдолбленные тыквы, а на руки по локоть нанизывают золотые и медные браслеты». На шеях тиморцев сверкали круглые золотые пластинки, но, кроме этих украшений да гребней в волосах, на мужчинах не было надето ничего.