Мейрин Митчелл - Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель

4 декабря показались берега Бразилии. Для того чтобы добраться до нее, флотилии Лоайсы потребовалось четыре о половиной месяца, однако не следует забывать, что она спускалась до 20° 20′ ю. ш. Здесь, говорится в записях кормчего Эрнандо де ла Торре, они увидели небольшую гору и заметили вблизи нее высокий утес, похожий на монаха «и на скалу у Сантоньи» (вот так мысли писавшего обращались к далеким берегам Кантабрии). Менее чем в трех градусах к югу лежала бухта Рио-де-Жанейро, но Лоайса в отличие от Магеллана не стал в нее заходить. Эль-Кано рекомендовал юго-западный курс, которого, если не считать отклонений из-за встречных ветров, флотилия и придерживалась до самой Ла-Платы. На рождество, сообщает де ла Торре, «мы определили но солнцу широту в 37 2/3°, идя курсом запад-юго-запад, а после полудня почти не продвинулись вперед из-за штиля».

Однако к вечеру погода переменилась. С юга задул сильный ветер, и всю ночь корабли шли на запад, держа только грот. На следующий день после страшной бури был потерян из виду флагман. Поэтому Эль-Кано взял на себя командование флотилией. Он приказал искать флагманский корабль с подветренной стороны, но кормчий «Сан-Габриэля» не подчинился, и этот корабль ушел от флотилии. Остальные пять кораблей искали флагмана три дня, но безрезультатно, после чего Эль-Кано приказал идти дальше к проливу.

Первый день нового 1526 года кормчий де ла Торре описывает с обычной своей лаконичностью и точностью: «Мы не измеряли высоты солнца, потому что оно не показывалось, глубина была пятьдесят морских саженей. Тут мы поймали много рыбы». Шесть дней спустя они заметили остров вблизи мыса Санто-Доминго, который с юга «окружен подводными рифами вроде рифов у Сальмедины». Вновь его мысли обращаются к родине: Сальмедина была тем последним клочком испанской земли, который видели корабли, уходившие из Севильи.

12 января Эль-Кано добрался до устья реки Санта-Крус и, не найдя там ни флагмана, ни «Сан-Габриэля», созвал совет. Мы опять видим, что он, как прежде на «Виктории», перед принятием важного решения в отличие от Магеллана советуется со своими офицерами. Эль-Кано, убедившийся во время первого плавания, что эстуарий реки Санта-Крус — прекрасное место для стоянки, предложил остаться здесь и ждать флагмана и «Сан-Габриэля», как это было условлено заранее. Однако офицеры хотели идти дальше к проливу и поэтому решили послать в устье только бригантину «Сантьяго», чтобы, как рекомендовал на совещании у острова Гомеры сам Эль-Кано, установить там на каком-нибудь островке крест и зарыть под ним письмо, извещающее Лоайсу, что остальные корабли отправились дальше к проливу, где и будут ждать его в Баия-де-лас-Сардинас. (Дальнейшие события показали, что они поступили бы благоразумнее, если бы остались ждать в бухте Санта-Крус, как советовал Эль-Кано.)

Утром в воскресенье 14 января Эль-Кано принял за пролив устье какой-то реки [159], и по его сигналу флотилия направилась туда. Через некоторое время он, усомнившись, послал своего брата Мартина-Переса, Ролдана, Бустаменте, капеллана и еще четырех человек в шлюпке исследовать проход. Любопытно, как указывает Артече [160], что именно Ролдан и Бустаменте, побывавшие в проливе с Магелланом, утверждали, будто это именно пролив, и собирались уже зажечь сигнальный костер, чтобы оповестить флотилию, а Мартин-Перес и капеллан, попавшие сюда впервые, не поверили им и предлагали пройти дальше, чтобы окончательно установить истину. Урданета, который хотя и восхищался Эль-Кано, но тем не менее был способен критически оценивать поступки своего героя, пишет: «По правде говоря, те, кто уже бывал в проливе, показали тут полнейшую слепоту, а больше всех — Хуан-Себастьян де Эль-Кано».

Начавшийся прилив решил вопрос: кораблям пришлось вновь выйти в море, исследовав реку только на протяжении трех лиг.

Однако в тот же день они достигли истинного входа в пролив и стали на якорь у мыса Одиннадцати Тысяч Дев. И конечно, в памяти Эль-Кано вновь и вновь всплывало то утро, когда более пяти лет назад он впервые увидел этот мыс, отмечающий вход в пролив, который поклялся найти Магеллан. К вечеру в широком устье про-дива поднялось угрожающее волнение, а к рассвету там уже бушевала яростная буря. Ураган налетел с юго-запада, и волны поднимались до половины мачт. «Санти-Спиритус» вновь потащил все свои четыре якоря. К этому времени Эль-Кано уже понял, что корабль обречен, и думал только о том, как спасти команду. Он отдал приказ спустить фок и выбросить судно на берег.

«Ветер все крепчал, и корабль Хуана-Себастьяна де Эль-Кано, на котором находился я, понесло бортом к отмели», — рассказывает Урданета. Несколько солдат (которые были не в силах удержаться на ногах) и матросов, поддавшихся страху, попрыгали за борт и утонули. Из этих десятерых избежал гибели только один. Ему бросили канат, и это помогло спастись остальной команде корабля. «Цепляясь за него, как ни окоченели мы в своих рубахах, — рассказывает Урданета, — все мы по милости божьей хоть и с трудом и насквозь промокшие, но выбрались оттуда, а место это — проклятое, и нет там ничего, кроме гальки. Холод был такой, что мы погибли бы, если бы не начали бегать, чтобы согреться». (Бегая по гальке, они едва ли почувствовали значительное облегчение!)

Пропал весь хлеб, было потеряно много бочонков вина и тюков с товарами. Однако короткое затишье позволило спасти кое-что из корабельных запасов. Но к вечеру буря разразилась с новой силой и «Санти-Спиритус» исчез в волнах навсегда. Эль-Кано был глубоко потрясен. Лишиться корабля — что может быть страшнее для капитана? И какой удар для человека, который первым объехал землю и был к тому же главным кормчим всей экспедиции! Другие корабли выдержали натиск бури, а его корабль — нет? Никогда еще Эль-Кано не попадал в столь трудное положение: он был отрезан не только от своего капитан-генерала, но и от остальной флотилии, а его корабль погиб.

Когда буря наконец улеглась, другие капитаны послали на берег шлюпку, чтобы спросить Эль-Кано, не согласится ли он перебраться на какой-нибудь из их кораблей и, как знающий эти места, указать им путь по проливу. Главный кормчий ответил, что «исполнит свой долг по отношению к императору я окажет капитанам его величества всю помощь, какая будет в его силах». Но прежде чем сесть в шлюпку, он должен был еще утихомирить свою команду. Каждый из потерпевших крушение стремился в этой же шлюпке отправиться с ним на корабли, чтобы оказаться в большей безопасности. Это, разумеется, было невозможно. Эль-Кано оставалось только обещать, что шлюпка вернется и будет перевозить по стольку людей, сколько в ней поместится. Но при этом он категорически заявил, что возьмет с собой «не больше чем одного-двух», и только по собственному выбору. Из этого нетрудно заключить, что потерпевшие кораблекрушение успели сильно надоесть друг другу. Когда же настало время садиться в шлюпку, Эль-Кано согласился взять только одного человека и выбрал юного Урданету. Затем он приказал пятерым из своей команды отправиться пешком по берегу за его братом Мартином-Пересом, Бустаменте, канониром, капелланом и четырьмя матросами, которые остались в устье реки Гальегос. Бискайцу, начальнику этого маленького отряда, Эль-Кано дал письмо к брату. Хуан-Себастьян питал глубокую привязанность к своим близким (подробнее мы поговорим об этом, когда дойдем до его завещания), и после матери и незаконного сына он больше всех любил Мартина-Переса. В письме он изливает брату свою душу. В кораблекрушении, говорит Эль-Кано, не виноват никто, кроме него самого.