Мейрин Митчелл - Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель

Общая численность экипажей этих кораблей составляла четыреста пятьдесят человек, среди которых было четверо участников плавания Магеллана: Эль-Кано, Бустаменте (назначенный теперь казначеем на «Санти-Спиритус»), Ганс, канонир-фламандец, и Ролдан де Арготе, канонир из Брюгге [151]. Если учесть, насколько свежи еще были в их памяти недавние страдания, нельзя не признать, что, вызвавшись участвовать в новой экспедиции, они проявили удивительное мужество. Впрочем, надежда на обогащение во втором плавании, без сомнения, была для них весьма сильным стимулом. С флотилией возвращались также трое из четырех индийцев, которые за четыре года до этого отправились на «Виктории» с Молуккских островов в Испанию. На этот раз в экспедиции не участвовало ни одного португальца.

13 мая 1525 года император подписал секретную инструкцию о том, кто должен возглавить флотилию в случае смерти Лоайсы. Его первым преемником назначался Эль-Кано [152]. Кроме того, были даны особые указания нотариусам и главному казначею флотилии: капитанам и старшим офицерам разрешалось в счет жалованья участвовать в снаряжении кораблей экспедиции за соответствующую долю будущего груза [153]. Капитаны Лоайса и Эль-Кано внесли каждый по четыреста дукатов. Поскольку Эль-Кано в то время крайне нуждался в деньгах, можно предположить, что просьба о выплате ему жалованья вперед, которую он подал как раз в те дни, отчасти объяснялась желанием получить необходимую сумму для этого взноса. Затем 18 июля он выдает в Ла-Корунье доверенность пяти лицам, в том числе Кристовалю де Аро (фактору его величества), Доминго де Эль-Кано (своему брату, священнику в Гетарии) и Родриго де Гайнсу (своему зятю), на получение всех денег, причитавшихся ему за его прежнее плавание к Молуккам, а также и тех, на которые ему даст право второе путешествие туда. Менее чем через две недели после этого он присутствовал на торжественной церемонии освящения императорского штандарта, предназначенного для флагманского корабля. Он был свидетелем того, как их капитан-генерал приносил присягу императору перед его представителем, а затем сам дал клятву верности своему государю, чью особу представлял уже Лоайса. Затем, согласно королевскому приказу, все члены экипажа исповедались и причастились.

В последний вечер их пребывания в Ла-Корунье там царило необычайное возбуждение — и не только из-за предстоящего отплытия флотилии [154], но и потому, что близился день святого Иакова, покровителя Испании. В церкви францисканского монастыря, где монахи, согласно данному обещанию, вскоре должны были возносить молитвы о благополучном плавании Эль-Кано него спутников, высокий, усыпанный драгоценными камнями алтарь ослепительно сверкал в ярком свете бесчисленных свечей. До праздника прославленного святого оставалось два дня, и все дороги вели в Компостеллу. Через Ла-Корунью проходили паломники, обитавшие в ущельях, прорытых реками, которые впадают в море к северу от города, а также жителей Седейры и Эль-Фероля, чьи ноги уже покрылись волдырями и ссадинами от долгой ходьбы по каменистым дорогам. Бристольские корабли привозили в Ла-Корунью паломников из Англии, но если этим последним приходилось меньше натирать ноги, зато они терпели много неудобств в Бискайском заливе, неприветливо встречавшем их маленькие суденышки. И, высаживаясь в главном порту Галисии, они не сразу находили в себе силы, для того чтобы отправиться дальше пешком в Компостеллу. Остроконечные колпаки паломников были украшены ракушками и агатовыми фигурками святых, свидетельствовавшими о прежних посещениях национальной испанской святыни; постукивая посохами по булыжнику, они спускались по узким проулкам к Эль-Парроте, где у причала стояли корабли Лоайсы. Там, прежде чем отправиться в утомительный путь по южной дороге, они подкреплялись у прилавков, на которых дымились в мисках кальдо гальего — горячий суп из капусты, обжаренной в смальце либо в оливковом масле, или пульпо — вареный кальмар, или кальос — мелко нарубленные потроха, сдобренные оливковым маслом и чесноком. Те же, кто был побогаче, могли утолить голод ломтями жареной свинины и лакон кон грелос — свиными ножками с пахучими листьями молодого турнепса.

С наступлением темноты холм над Эль-Парроте, увенчанный Башней Геркулеса там, где некогда стоял римский маяк, опоясался ожерельем костров: Ла-Корунья начинала праздновать заблаговременно, так как самый день святого Иакова многие жители проводили в Сантьяго-де-Компостелле.

Псалмы, которые распевали паломники, мешались с заунывной песней, а звуки санфоньи, старинной шарманки, разноголосо вторили завыванию галисийских волынок.

И когда моряки шли через Эль-Паррете, направляясь к своим кораблям, к ним со всех сторон тянулись руки с полными кожаными флягами, а бешеная мунейра — «пляска мельничихи» — влекла их и завораживала. Этот праздничный вечер надолго запомнился тем, кто уходил в далекое плавание, добровольно обрекая себя на бесконечные месяцы скудной и однообразной жизни.

Эль-Кано в последний раз прошел под узкой аркой Пуэрто-де-Сан-Мигель и спустился на берег по лестнице из шестнадцати низких ступенек кораллового цвета [155]. В первую экспедицию к Молуккам он отплыл штурманом, а во вторую он уходил главным кормчим флотилии и капитаном второго по величине корабля. Ему было тридцать восемь лет, и слава его гремела по всему миру.

Прекрасно вооруженная флотилия Лоайсы, по рукам и ногам связанного пятьюдесятью тремя инструкциями его императорского величества, вышла в море на рассвете 24 июля 1525 года. Флотилия должна была следовать по пути Магеллана, не повторяя ошибок, допущенных в первом плавании. Однако ни Эль-Кано, главный советник экспедиции, ни император, верховный вершитель ее судеб, не могли предвидеть, что корабли Лоайсы были последними испанскими кораблями, которые отправились к Молуккским островам через Магелланов пролив. Как доказал опыт экспедиции Лоайсы, этот путь был не слишком удобен. С тех пор такие плавания предпринимались от берегов Новой Испании [156].

Рекомендуя приурочить отплытие к июлю, а не к сентябрю, как это сделал Магеллан, Эль-Кано рассчитывал таким образом избежать зимовки на негостеприимных берегах Патагонии. На их стороне было то преимущество, что на этот раз они отплывали не из Сан-Лукара, аванпорта Севильи, где пройти через бар корабли могли только, когда дул северный или северо-восточный ветер, причем достаточно сильный, чтобы помочь им преодолеть приливное течение. Летом такие ветры, как правило, слабы и к тому же стихают к одиннадцати часам утра, сменяясь морским бризом. Таким образом, отплытие из Сан-Лукара в июле обычно оказывалось сопряженным со значительными трудностями: порой, когда прилив был невысок, а с моря задувал крепкий ветер, кораблям с большой осадкой приходилось снимать часть груза, чтобы выйти в море. Кораблям же, уходившим из Ла-Коруньи, подобные трудности в самом начале пути не грозили.