Мейрин Митчелл - Эль-Кано. Первый кругосветный мореплаватель

Во Втором Сужении между островами Санта-Мария и Санта-Магдалена флагман постигло новое несчастье. Смола, кипевшая в котле, вдруг вспыхнула и «начала палить корабль, грозя вот-вот сжечь с ним всех нас», — пишет Урданета. Команду охватила паника, и матросы дрались за место в лодке. Лоайса, сохранивший хладнокровие, «обратился с бичующими словами» к тем, кто спустился в лодку. Остальные «взялись за дело и с божьей помощью погасили огонь». Невзирая на плохую погоду, флотилия отправилась дальше по рукаву, который они называли «Снежным проливом», где по берегам вздымались горы, «такие высокие, что уходили в самое небо», а снег на них, по мнению путешественников, лежал «голубой». По ночам на береговых обрывах пылали костры патагонцев, отражаясь в воде. Эль-Кано и в первое свое плавание обратил внимание на эти огненные блики, играющие на волнах. В своем письме императору он указывал, что в этих краях «нет разницы между днем и ночью». Теперь же кормчий записал, что «ночь длится больше двадцати часов» [165].

25 апреля корабли покинули бухту Сан-Хорхе, где запаслись водой и топливом, и вновь принялись кружить по извилистым рукавам пролива — как раз там, где Магеллан разделил свои корабли для исследования различных проходов и «Сан-Антонио», воспользовавшись этим, дезертировал.

В этом месте, где с оглушительным ревом сталкиваются волны двух океанов, на флотилию Лоайсы обрушилась буря, и корабли укрылись в заливе Сан-Хуан-де-Порталина. Над ними громоздились горы высотой в семь тысяч футов, хлопья снега бесшумно спускались на черную воду и только слева, нарушая жуткую тишину, доносился грохот валов. Холод стоял лютый. «Как мы ни кутались, согреться не могли», — записывал паж Эль-Кано. От него мы узнаем и о другом бедствии, от которого постоянно страдали моряки в те века, — их заедали вши. Укусы насекомых еще больше раздражали кожу, и без того покрытую сыпью и болячками, и она нестерпимо зудела — один матрос-галисиец умер от расчесов. Помещения под палубой не проветривались, и обычное зловоние превратилось в невыносимый смрад. А по ночам ко всему добавлялась пронизывающая стужа. Нервы у всех, конечно, были напряжены до предела.

Описывая путь от бухты Сан-Хуан-де-Порталина до мыса Эрмосо, кормчий Урьярте сообщает: «В миле от северо-восточного берега тянется мель, где глубина всего одна сажень. Проходя по этому рукаву, держись середины, а когда мель кончится, увидишь холм, иззубренный и белый, как Сантонья» (Сантонья, или «Северный Гибралтар», — это большой утес вблизи Ларедо на кантабрийском побережье. Он отвесно поднимается из моря и усеян живописными скалами. В этих краях родился замечательный баскский мореход Хуан де ла Коса, который участвовал в первом плавании Колумба как штурман на флагманском корабле [166], прежде принадлежавшем ему самому. Вновь мысли кормчего Урьярте обращались к его родине). Укрываясь в бухтах от непогоды, флотилия наконец приблизилась к выходу из Магелланова пролива.

«Мы прошли пролив вполне благополучно», — заявил матрос-грек, рассказывая впоследствии об их плавании [167].

Если вспомнить, сколько они натерпелись во время плавания через пролив, эти бодрые слова вызывают не большее доверие, чем некоторые восторженные похвалы Пигафетты по адресу пролива. Как бы то ни было, тот факт, что с 8 апреля по 25 мая флотилия Лоайсы не понесла никаких потерь, свидетельствует в пользу Эль-Кано. Лоайса, не имевший никакого представления об искусстве кораблевождения, во всем полагался на опыт своего главного кормчего, который теперь перешел на флагман. Прошло четыре с половиной месяца, с тех пор как флотилия обогнула мыс Одиннадцати Тысяч Дев, а непосредственно по проливу они плыли сорок восемь дней, то есть им понадобилось для этого на десять дней больше, чем Магеллану. Основной причиной такой задержки были осенние бури — Магеллан же проходил пролив, когда в южном полушарии начиналась весна.

Какие воспоминания вызвал у Эль-Кано мыс Десеадо — «мыс, который все жаждали увидеть»! С тех пор как он на одном из трех кораблей, оставшихся у Магеллана, обогнул этот мыс и оказался в Тихом океане, прошло шесть лет, но вряд ли Эль-Кано мог забыть оглушительные крики восторга, которыми было ознаменовано это событие. Он помнил, как по приказу адмирала музыканты, стараясь перещеголять друг друга, исполняли песни своих родных стран и областей. Обмениваться этими воспоминаниями он мог бы лишь с тремя членами экспедиции: с Вустаменте и двумя канонирами, Ролданом и Гансом. Однако из-за присущей баскам сдержанности он, вероятно, ни с кем не поделился такими мыслями, если они у него и были.

«В субботу 26 мая мы вышли из пролива с юго-западным ветром. Это был день святого Альфонсо и канун праздника Троицы». Так с краткостью, достойной и баска, и кормчего, заключает Урьярте свой рассказ об этом замечательном мореходном подвиге.

«Санта-Мария-де-ла-Виктория», «Парраль», «Сан-Лесмес» и «Сантьяго» вышли в Тихий океан и пошли на северо-запад. О том, что последовало за этим, мы узнаем из суховатого рассказа Урданеты и из записей кормчего де ла Торре.

Днем в воскресенье 27 мая флотилия находилась в двадцати пяти лигах к северо-северо-западу от мыса Десеадо; его название «Желанный» плохо вяжется с названием острова Отчаяния, на котором он находится. Четыре дня спустя главный кормчий увидел над головой зловещие тучи и заметил, что ветер задул с северо-востока. Это было предвестие того, что их ожидало. Со вторника 29 мая по воскресенье 3 июня «мы не измеряли высоты солнца, так как оно не показывалось» [168]. Шесть дней без солнца и без луча надежды!

Эль-Кано, которому в течение этого плавания пришлось побывать по крайней мере на четырех судах флотилии, теперь вместе с большинством команды погибшего «Санта-Спиритуса» находился на флагмане «Санта-Мария-де-ла-Виктория». Всего на флагмане было сто двадцать человек. В ночь с 1 на 2 июня, когда флотилия находилась на 47° 30′ ю. ш., буря, сильней которой им еще не доводилось испытывать, разметала корабли. Хотя затем погода улучшилась, они уже больше не встретились. А 9 июня разыгрался шторм, сравнимый, пожалуй, только с ураганами, трепавшими «Викторию» у мыса Доброй Надежды, о которых Эль-Кано вряд ли забыл. Флагман нес только один грот — под бешеными ударами ветра корабль совсем потерял управляемость. Положение было очень серьезным. Заплаты, наложенные на нижнюю часть кормы в устье Санта-Крус, разошлись, и в трюм потоками лилась вода. Обе помпы работали непрерывно, но воды не становилось меньше. Команда опасалась, что корабль вот-вот пойдет ко дну. На этот раз океан доказал, что в первое плавание Эль-Кано он получил название «Тихий» совершенно незаслуженно. Любой не слишком верующий человек счел бы горькой насмешкой слова, которые распевали юнги во время вахты: «Amen, Dios nos dé buenos dias, buen viaje, que haga la nao; Señor Capitán y Maestre, y buen compaña amén; asi ferá buen viaje; muy buenos dias dé Dios a vuestras mercedes de popa a proa» [169].