Сергей Сорочан - Ромейское царство [Часть 2]

В VIII–IX вв. высококлассными, знающими специалистами, «софистами врачебной профессии», иатрософистами — дословно «врачемудрами», как и прежде, читались лекции по медицине, писались и переписывались компилятивные медицинские трактаты, шесть из которых счел нужным описать в своей «Библиотеке» Патриарх Фотий. Глава ученого кружка, преподаватель константинопольских высших школ, высокоэрудированный Лев Математик, он же Лев Софист, помимо прочего, написал в середине IX в. «Краткое пособие по медицине», всеведающий Михаил Пселл в XI в. — справочник по болезням, а прославившийся в начале XII в. точными предсказаниями астролог и философ Симеон Сиф, о котором ходила молва как о колдуне, — словарь о целебных свойствах элементов, различных лекарств. К слову, он был первый, кто упомянул в качестве лекарств богатые витаминами восточные пряности гвоздику и мускатный орех, а также конопляное семя, которое оказывает наркотическое и болеутоляющее воздействие.

Следует подчеркнуть, что византинисты, специально занимавшиеся изучением византийского образования, пришли к заключению, что «в течение VII–XII вв. не произошло никаких кардинальных изменений ни в программе, ни в методах обучения вообще, ни в системе подготовки врачей в частности», то есть, как и в позднюю античность, они оставались на том же достаточно высоком уровне. Больницы, как правило, располагали библиотеками с медицинской литературой. Рукописи с сочинениями эллинских и христианских медиков здесь не только читались, но и постоянно переписывались, превращаясь в процессе многократного копирования в сборники выписок, предназначенных для быстрого ориентирования в практике. В конце концов они приняли форму иатрософов — своего рода справочников, куда, помимо традиционных материалов, включались наблюдения и собственный мудрый опыт врачей-иатров. Они содержали самые необходимые сведения о болезнях, их симптомах и способах лечения, сведения о кровопускании, правила диеты и пользовались большим спросом в больницах. К величайшему сожалению, большинство этих сборников оказалось утрачено.

Добавим, что писали общие учебники по медицине, книги о диете, режиме питания по временам года, наконец, составляли фармакологические рецепты, по которым врачи могли сами готовить лекарства. Наиболее полный сборник таких рецептов, числом 2656, причем проникнутых магическим духом алхимии, принадлежит умершему в преклонном возрасте Николаю Мирепсу , врачу Никейского императора Иоанна Дуки Ватаца (1222–1254 гг.). Последним выдающимся ромейским врачом стал в XIV в. Иоанн Актуарий (1275–1328 гг.), придворный лекарь василевса Андроника II Палеолога (1282–1328 гг.), поклонник астрологии, оставивший ценные для своего времени трактаты «Методы лечения», «О диагностике», о патологии, терапии и фармакопеи, сочинение об урологии — «Уринис», посвященное всестороннему изучению мочи, трактат о легочных и психических, душевных заболеваниях с витиеватым названием «О нормальных и ненормальных деятельностях духа и относящейся сюда диететике души». Он первым смог обнаружить и описать трихину, паразита человеческого кишечника, что нисколько не мешало этому стороннику астрологии и психофизиологии в сочинении «О диагностике» устанавливать критические дни болезни, связывая их с положением Луны, Солнца в зодиаке, с зависимостью органов человека от зодиака.

В заключение следует заметить, что в Ромейском царстве медицинской практикой, как в столице, так и в провинции, занимались весьма толковые еврейские врачи и фармацевты. Правда, одно из постановлений Трулльского Вселенского собора 691/692 гг. запретило и иереям, и лаикам «принимать от них лекарства», но, невзирая на это, желающих лечиться у иудеев не переводилось. Впрочем, на поздних этапах истории византийской медицины в ней стало преобладать арабо-персидское влияние, особенно в фармакологии. Ромеи все чаще ездили обучаться медицине на мусульманский Восток. Эта тенденция становилась все более необратимой по мере угасания Ромейского царства, а не потому, что оно оскудело медицинскими талантами. К концу XIV в. многие медики, особенно известные, стали перебираться ко двору султана турок-османов, где ориентировались преимущественно на иранскую и египетскую медицинские школы. При этом главное внимание уделяли копированию и компилированию уже известных текстов, стремясь сохранить прежнее богатое наследие, нужное для знаний о поправке здоровья. Это было энциклопедическое сочетание знаний и практики, традиций и новизны, не позволяющее говорить о стагнации византийской медицины, о том, что она лишь «законсервировала» античные медицинские познания на уровне своего времени.

Таким образом, христианство, исповедуемое широкими массами населения, существовало в неразрывной связи с популярными элементами античного языческого наследия. Эти истоки заставляют думать о реликтовом сохранении и постепенной трансформации образов, заимствованных из архаического языческого мировоззрения. Византийский взгляд на мир, несомненно, включал элементы, рудименты такого языческого наследия, магии, суеверий, мантики, но, крайне важно подчеркнуть, это ни в коем случае нельзя толковать как двоеверие. Скорее, это соответствовало тому, что, по словам евангелиста Луки, Иисус Христос говорил о многочисленной категории христиан, «…которые не имеют корня, и временем веруют, а во время искушения отпадают» (Лк. 8:13). В ходе сложнейшего процесса религиозного синкретизма и народного религиозного творчества такие элементы были в значительной степени адаптированы, подчинены и, самое главное, очищены христианством, которое доминировало в сознании даже наиболее близких к миру физиологии классических врачей-практиков, рождая соответствующий причудливый менталитет со сплавом того и другого. Все это как нельзя лучше уживалось с истовым церковным правоверием большинства ромеев, не отказывавшихся от поисков соответствий, понятных и приемлемых для народной картины мира.

Представление о таком фундаментальном для человека явлении как смерть, разумеется, было разным для разных групп ромейского общества. По своему воспринимали всё, что связывалось с нею, в семье простого крестьянина, горца-пастуха, интеллектуала-ритора, военного аристократа или сельского священника. При этом полюс смещения этих взглядов в сторону христианства, похоже, был наиболее выражен как раз не в мире простецов, близких к первозданной природе.

Трудно воссоздать такие представления для некоего усредненного члена ромейского общества, но мы все же попытаемся это сделать, не забывая, что это будет, скорее, фантомный, виртуальный образ, отличный от многих конкретно реальных. Отталкиваться здесь придется все-таки от того твердого убеждения, что за столетия существования Ромейское царство превратилось в христианское общество с соответствующим менталитетом, который не мог не нивелировать древние анимистические, языческие, короче, архаические взгляды на смерть.