Олег Соколов - Армия Наполеона

Только один солдат из 31-го легкого полка сумел избежать бдительности своих командиров, но он был задержан моим взводом унтер-офицеров, и его батальон, равным образом как и командир роты, получили объявленное наказание. Урок пошел на пользу. Впрочем, мой начальник штаба, его помощники, мои адъютанты и я сам постоянно проезжали от головы дивизии к хвосту. Каждый в отдельности и все вместе находились под нашим неусыпным контролем. Согласно моей привычке, я столь же строго требовал поддержания точных дистанций и такого порядка, что даже если бы враг обрушился на нас с неба, он нашел бы дивизию готовой к бою... Генерал Дорсенн, проскакав мимо моей колонны около трех часов дня, крикнул мне, не задерживая галопа: "Генерал Тьебо, невозможно вести войска лучше, чем Вы!"» 22

Прочитав это похвальное слово мастерству генерала Тьебо, составленное им самим, читатель может оказаться в недоумении. Либо Тьебо лжет, либо все, что мы писали до этого о потерях на марше, не соответствует действительности. Как это ни парадоксально, но, по всей видимости, мемуарист написал правду, так же как все, что говорилось до этого, — реальные факты. Объяснением кажущегося противоречия является то, что цифры потерь, которые мы приводили выше, и эпизод, описанный генералом, относятся к событиям разного порядка. Марш дивизии Тьебо продолжался лишь один день и был совершен в относительно благоприятных условиях: войска были неплохо снабжены провиантом и двигались днем при хорошей погоде. Армия, в состав которой входила дивизия, была сравнительно немногочисленной и, как отмечает сам мемуарист, «великолепной» (действительно, дивизия Тьебо состояла из закаленных солдат, прошедших суровую школу испанской войны). Марш же Великой Армии по дорогам России в начале кампании 1812 г. совершался гигантскими массами войск, в которых немалую часть составляли новобранцы. Он сопровождался лишениями, связанными с нехваткой провианта и фуража, и ужасной жарой. Марш был многодневным и почти что беспрерывным, а в огромном конгломерате корпусов, дивизий и обозов, двигавшихся по параллельным маршрутам и часто перекрещивающихся, было физически невозможно также точно выполнять разумные предписания устава и правил, упоминаемых Тьебо. Вот что вспоминает о наступлении Великой Армии летом 1812 г. один из ее офицеров: «Дорога на Москву была хорошей и широкой, с канавами по обеим сторонам, за которыми проходили дополнительные аллеи, обрамленные рядами деревьев. Мы двигались пятью колоннами. По каждой аллее шли одна или две пехотных дивизии, справа, еще дальше от дороги, прямо по полю - колонна легкой кавалерии, с левой стороны - тяжелая кавалерия, а в середине - колонна, состоявшая из отрядов всех этих дивизий. И все это топталось в пыли глубиной шесть дюймов...» 23В этой пыли, о которой тот же мемуарист говорит, что «она была такая, что солдаты и офицеры не различали даже всадников, которые ехали впереди и часто видели лишь уши своих коней» 24, пехота и кавалерия вынуждены были порой двигаться в колоннах повзводно, что, как читатель уже знает, рассматривалось в нормальной ситуации как наказание; к тому же нередко шли по целине, ибо дорога оставалась для артиллерии и обозов. Нетрудно догадаться, что результаты подобного марша были совершенно иными, чем в движении дивизии Тьебо на Сиудад-Родриго!

А. Адам. Марш 4-го корпуса по дороге из Пилоны в Кроны 1 июля 1812 г.

Рисунок с натуры А. Адама убедительно иллюстрирует беспорядок, царивший на марше, в начале кампании 1812 г.

Что же касается марша в не столь экстремальных условиях, проект регламента 1812 г. и наставления практиков военного дела рекомендовали принять еще некоторые дополнительные меры предосторожности для облегчения походных тягот.

Не допускалось, чтобы офицеры в конном строю двигались в рядах войск, они должны были ехать с подветренной стороны от своей части. Равным образом необходимо было не позволять адъютантам и ординарцам скакать вдоль колонны по дороге, забрызгивая солдат грязью или подымая дополнительную пыль. Они должны были пользоваться так называемой «тропой для конных» - полосой вдоль дороги для движения одиночных всадников и вьючных лошадей. Нельзя было также допускать движение маркитанток в конном строю среди колонн на марше, им положено было двигаться лишь «тропой для конных». Наконец, требовалось строго пресекать появление в рядах движущихся войск всех посторонних, будь то солдаты других частей, будь то гражданские лица, состоящие при армии. В случае серьезных нарушений виновные в них должны были передаваться в руки жандармерии. Строго запрещалось стрелять из ружей на марше и стоянках, привязывать к оружию фляги и другие предметы (последнее с целью постоянного поддержания полной боевой готовности).

Чтобы зря не изнурять солдат, колонны на марше (в составе соединений) или на привале не должны были отдавать честь кому бы то ни было.

Известные нам наставления маршала Нея своему корпусу, которые, как уже отмечалось, сохранили некоторые рудименты стиля войн XVIII в., предписывают на марше поддерживать дух солдат военной музыкой: «Барабанщики и флейтисты будут находиться во время марша в голове своих батальонов, часть из них под руководством тамбур-мажора или капрала-барабанщика будет исполнять днем различные марши, но только в том случае, если войска не находятся поблизости от противника. Музыканты будут идти во главе полков и время от времени исполнять воинственные мелодии. Кавалеристы будут трубить в фанфары...» 25Трудно определить, насколько часто исполнялись данные предписания во время кампании. Можно с уверенностью сказать, что в зимнем походе 1807 г. или в октябрьском отступлении 1813 г. кавалерия не «трубила в фанфары». Однако масса свидетельств очевидцев говорит, что даже в самые тяжелые походы (за исключением уж совсем катастрофических моментов отступления из России) строго исполнялось положение: «При проходе через любые населенные пункты пехота должна примыкать штыки, кавалеристы - взять сабли наголо, барабанщики будут бить в барабан, трубачи - играть на трубах» 26. С особой торжественностью, несмотря на все трудности, войска проходили через города. Вступать в город полагалось «в колонне повзводно или по отделениям, в величайшем порядке, с генералами во главе своих бригад и дивизий, при звуках музыки и барабанов» 27.

Вот что рассказывает будущий офицер-ординарец Императора Хлаповский о том, как он, молодой человек из знатной польской семьи, первый раз увидел французскую пехоту, входившую в его родной город Познань (Позен): «Дивизия французской пехоты из корпуса маршала Даву прибыла первой и произвела на меня сильное впечатление. Многие из нас отправились за город, чтобы встретить ее. В часе ходьбы от города мы увидели поле, покрытое пехотинцами в разноцветных шинелях. Они шли, держа ружья прикладами вверх, и старались пройти по сухим местам, так как дорога была покрыта грязью по колено. Когда они приблизились к городу, поравнявшись с ветряными мельницами, забили барабаны, и солдаты заспешили со всех сторон, чтобы занять свое место в строю. В мгновение ока они свернули свои шинели, поправили шляпы (ибо в ту эпоху вся французская пехота еще носила шляпы) и превратились в стройные организованные массы, которые с музыкой во главе колонны скорым шагом вступили в город.