Андрей Савельев - Троянская война. Реконструкция великой эпохи

В Несторе исследователь «Илиады», склонный видеть в ней литературу, получает замечательного персонажа, который очень много говорит. При этом Нестор — не немощный старик. Он не сражается, но хорошо знает военное дело, чтобы давать умные советы. И он в курсе событий, происходящих на поле боя. Он командует войсками через своих сыновей. Он даже выезжает на поле боя и правит колесницей. То есть, он стар, но не дряхл. Многоречив, но не глуп.

Поверхностный взгляд видит в Несторе лишь комментатора событий, которые происходят вне зависимости от его советов. Он просто сопровождает сюжет своими пояснениями. Но если мы полагаем, что Нестор — реальное лицо, то его слова означают активное участие в принятии решений, прежде всего, Агамемноном. Даже если часть войска непослушна приказам вождя ахейцев, решения он все-таки принимает. Нестор же при нем — главный советник. Причем, порой действующий вразрез с волей Агамемнона, которая не всегда направлена на пользу дела. Это мы видим в эпизоде отправления Диомеда и Одиссея в разведку: здесь Нестор тонкой игрой разрушает недобрые планы Агамемнона в отношении своих строптивых соратников.

Мы должны понимать, что Троянский цикл — это не прямая запись очевидцем того, что он видел собственными глазами, а свод воспоминаний очевидцев или пересказов этих воспоминаний. Ни один из них не видел картины сражений или военных советов в целом. Гомер сложил для нас вместе рассказы, либо бытовавшие в семейных преданиях, либо рассказанные уже престарелыми воинами, которые некоторые детали могли помнить очень плохо, а некоторые эпизоды войны вообще прошли мимо их глаз. Образ Нестора — это следствие передачи определенной традиции, которая пришла в «Илиаду», скорее всего, из рассказов сыновей и внуков Нестора — сверстников или старших современников Гомера. Только в семейном предании могли сохраниться сведения о многоречивости Нестора, и его рассказы о Троянской войне, которые могли начинаться так: «И вот я сказал тогда…»

Целостность образа Нестора, проходящая через всю «Илиаду», свидетельствует также о целостности задачи, которую решал автор: его волей Нестор зафиксирован во всем его своеобразии, и сложить такой образ не под силу разрозненным рапсодам, каждый из которых добавил бы в речи Нестора что-то свое.

Поскольку современные исследователи видят в Несторе только комментатора, им кажется, что Нестором «Илиада» нашпигована после того, как основной корпус поэмы уже сформировался. И поэтому, якобы, Нестор хоть и обсуждает с Агамемноном проблему примирения с Ахиллом, но не включается в посольство, которое направляется к обиженному герою. Объяснить это можно тем, что Нестор в ссоре сразу и однозначно принял сторону Агамемнона, а потому в переговорах участвовать не мог: часть обиды Ахилл перенес и на него. Но кому нужно выделить Нестора как фигуру искусственно включенную в эпос, тот говорит, что в исходном тексте роли посланников Агамемнона к Ахиллу уже были расписаны, и Нестору просто не осталось места. При этом возникает вопрос: если Нестора втиснули в «Илиаду», то что мешало втиснуть туда же и несколько строк, которые бы обеспечивали Нестору какую-либо роль в переговорах с Ахиллом?

Литературоведам Нестор нужен только как комментатор, а его включение в «Илиаду» в этом случае просто объяснить тем, что у ничтожного участника Троянской войны оказываются влиятельные потомки, которых надо ублажать рапсодам.

У «аналитиков» одна гипотеза цепляет другую — из предположения о том, что «Илиада» сложилась из многократных исправлений и дополнений разных авторов, в разные эпохи и с разными целями, может следовать все, что угодно. Поэтому Нестор становится «затычкой» в якобы имеющей место «дыре» между сценами, предшествующими «Патроклии» (XVI песня), и самой «Патроклией». Сам Патрокл оказывается совершенно излишним — тоже «затычкой», чтобы как-то оправдать невступление Ахилла в битву, когда она уже идет у ахейских кораблей. Но если авторы «Илиады» были столь свободны в выборе средств для своих целей, то почему бы им не отправить Ахилла на войну без посредства Патрокла? Подумаешь — сложившийся текст! Если в него можно вставить все, что угодно, то и убрать тоже можно все, что угодно. Но почему-то считается, что среди авторов «Илиады» были сплошь очень скромные люди. Чтобы обосновать, а не устранить из поэмы неучастие Ахилла в битве, они вводят фрагмент с Патроклом, который замещает Ахилла как командующий мирмидонцами, а также надевает доспехи Ахилла. А чтобы появилось все повествование с Патроклом, нужен Нестор, которого вставляют лишь ради того, чтобы он поуговаривал Патрокла — предложил ему именно то, что Патрокл и сделает в следующей вставке.

Нелепость подобных гипотез совершенно очевидна. Для того чтобы переписать «Илиаду» на свой манер, нужно отбросить все традиции трепетного отношения к летописанию. И тогда нет предела для фантазирования. Но древние таким свободомыслием не обладали.

Любители разоблачения «Илиады» как подделки под историю часто приводят строку с «Чаши Нестора», обнаруженной на о. Исихия близ западного побережья Италии. Автор, живший в VIII веке до н. э., пишет гекзаметром три строки о полезности сосуда Нестора для питья, после которого пьющего охватывает «страсть прекрасноувенчанной Афродиты». Скромная глиняная чашка к золотому кубку Нестора, из которого он попивает вино в сообществе Махаона, конечно, отношения не имеет. И эпитет Афродиты — необычный, не свойственный эпосу. Получается еще один «прототип» — «настоящий Нестор»? Этот вывод напрашивается из методики «аналитиков». Но логичнее считать, что в VIII веке до н. э. герои Илиады уже были общегреческими, и даже на периферии разделенного войнами и пришедшего в упадок греческого мира имя Нестора было известно, и сочетание гекзаметра с этим именем явно имеет отношение к «Илиаде». Поэтому и создание «Илиады» явно произошло задолго до появления «Чаши Нестора». Должно было пройти немало времени, чтобы «Илиада» стала общеизвестной настолько, чтобы иметь хождение вдали от главных культурных центров погибшей микенской цивилизации и поднимающейся Эллады.

«Аналитики» недоумевают, почему самые знаменитые герои в «Илиаде» не удостоились развернутого представления, и только Нестор снискал такую честь? Разрешается это недоумение у них единственным способом: Нестор — вставная фигура. Потому что, якобы, остальные «примелькались», и когда слушатели внимали рапсодам, они уже знали героев «Илиады». А вот Нестор был для всех «новичком». И, надо понимать, остался на века.

Если бы представление Нестора было вставкой, то она оказалась бы ненужной столь же быстро, как и представление других героев. Сотни лет повторять представление Нестора — это вовсе не причина его «вставленности» и необходимости в обновленной версии эпоса рассказывать слушателям о новых персонажах. Подобное представление могло быть только частью целостного текста, который был включен в свод «Илиады». Но это вовсе не что-то значительное, чтобы делать глобальные выводы об эпосе в целом. Речь идет всего о семи строках. Это слишком шаткое основание, чтобы строить на нем концепцию особости Нестора в сравнении с другими героями, которые могли иметь подобные представления в «Киприях» или других фрагментах эпического цикла, не дошедших до нас.