Андрей Савельев - Троянская война. Реконструкция великой эпохи

Действия Агамемнона современный «аналитик» сочтет трусостью, потому что ждет от эпоса именно сложившегося в его представлении стандарта. При этом опыт истории знает не столько трусливых, сколько неудачливых или осторожных полководцев. Призывы Агамемнона к отступлению вовсе не были связаны с опасениями за свою жизнь. Скорее — с недооценкой способности своего войска к сопротивлению. Предложения к отплытию из Троады в начале «Илиады» связано с плачевным состоянием разложившегося войска и эпидемией, а также с отказом значительной части войска (под руководством Ахилла) от участия в боевых действиях. В остальных случаях отступление было естественным действием — попыткой спасти хотя бы часть войска перед лицом очевидного поражения. Заметим: у Гомера Агамемнон нигде не осуждается, и его никто из ахейских вождей не обвиняет в трусости.

Мы видим реальную личность, а не подправленный эпический образ. Что еще раз подчеркивает бережное отношение греческих певцов и переписчиков к изначальной «Илиаде», к которой можно было делать украшающие дополнения, но никак не искажающие исправления.

Как и в отношении других героев Троянской эпопеи, приходится защищать имя Агамемнона, которому пытаются найти первоистоки и привязать его судьбу к созвучным именам.

Очевидность созвучия имени вождя ахейцев Агамемнона с именем вождя союзных троянцам эфиопов Мемнона побуждает «аналитиков» не только сопоставлять эти персонажи, но и сближать их происхождение. Поскольку первое имя кажется производным от второго, то «аналитику» мерещится и соответствующее происхождение: Мемнон — противник Ахилла — изначальный персонаж, а Агамемнон — тоже вступивший в конфликт с Ахиллом — подставной, придуманный на основе ранее существовавшего прообраза. Приставка «Ага-» означает превосходство (по аналогии: Меда — Агамеда, Мемнон — Агамемнон). Получается, что «Эфиопида», в которой Мемнон появляется на короткий период, чтобы быть убитым Ахиллом, наверняка старше «Илиады», и тогда «Илиада» — это сплошная выдумка. И даже отсутствие самого текста «Эфиопиды» ничего не значит: из пересказа в схолиях «аналитики» делают вывод, что в «Илиаде» имеются немотивированные сюжетом моменты, перекликающиеся с «Эфиопидой», где они вполне уместны.

Поскольку и Мемнон не принимается «аналитиками» как реальное лицо, и одного свидетельства того, что он — сын богини Эос и юноши Тифона, достаточно, чтобы признать его персонажем неисторическим, то уж для Агамемнона совершенно точно не может быть места в истории Троянской войны. Да и сама Троянская война, полностью освобожденная от каких-либо персонажей, оказывается просто вымыслом, над которым непонятно ради чего трудились многие поколения рапсодов.

Не лучше и обратная процедура — выведение образа Мемнона из вымышленных сюжетов эпического цикла с Агамемноном. Раз Агамемнон присутствует во всем цикле, то Мемнону достается только эпизодическая роль. И он — «позднейшая вставка», усиленная мифологизацией.

Еще одна попытка исходить из созвучия — подтягивание к «Илиаде» хеттских текстов, где фигурирует Акагамунас, царь Ахийявы. Его правление датируется XIV веком до н. э. Вроде бы близость времени и имени, а также названия страны по имени народа — ахейцев — позволяет радостно всплеснуть руками: все подтверждается! Но при этом стоит сдержать эмоции, поскольку первая буква в хеттской надписи сомнительна — можно сказать, что она подгоняет задачку под ответ. Да и вековой разрыв в датировках стоит принять во внимание. Впрочем, подобрать в микенских генеалогиях какое-либо еще созвучное к (А)кагамунас имя не удается.

Еще раз обратим внимание на период мифологизации предания — классическая Эллада. Мифология в эпосе — только украшательство, возникшее гораздо позднее летописного свода — Троянского эпоса. Что не делает Мемнона фиктивной фигурой. Она лишь украшена фантазиями певцов, но историчность ее этими украшениями не отменяется. Как и, разумеется, фигуры Агамемнона, которая прорисована в «Илиаде» настолько ясно, что места для украшательств остается немного.

Против историчности Агамемнона и Мемнона, якобы, свидетельствует множественность форм написания их имен в поздней вазописи: «Агамеммон», «Агаменон», «Агамесмон». Тут же начинаются поиски исходной формы — лишь бы она не совпадала с гомеровской. Предположить поздние диалектные искажения или даже ошибки вазописцев — оказывается для «аналитиков» делом немыслимым, поскольку целостность «Илиады» для них непереносима, и считать ее первоисточником они не желают.

Тупик возникает от датировки «Илиады» периодом греческой архаики, а не периодом заката микенской цивилизации. Поэтому Агамемнон для «Илиады» «слишком древен» — искажения имени должно было какое-то время накапливаться, и поэтому прототип как-то уж очень удаляется от архаической датировки и приближается к Троянской войне. Что неприятно «аналитикам», ибо это противоречит их схеме: Агамемнон тоже должен быть придуманным персонажем, а его прототип — жить не ранее VIII в. до н. э., а вовсе не в XIII в. до н. э.

Поскольку прототип не обнаруживается, Агамемнона объявляют богом — изначально вымышленным персонажем. Раз уж грамматик Александрийской школы Ликофрон, живший тысячелетие спустя после Троянской войны, поминает некий культ Зевса Агамемнона в Спарте, то удобно считать, что это не переплетение культа бога и героя, а отзвук божественного статуса Агамемнона. Но в «Илиаде» в Агамемноне нет ничего божественного. Напротив, очень много от вполне земного персонажа. Ошибался Гомер или толкователи Ликофрона? Скорее всего, мы имеем дело со святилищем Зевса, основанным Агамемноном. Именно поэтому, а не по какой-то иной причине, эпитет «Агамемнон» пристал к имени бога.

Как и в случае Гектора, у Агамемнона находится поздний прообраз. Аристотель упоминает о царе Агамемноне, правившем в VIII веке до н. э. в Киме — греческой колонии в Эолии. «Аналитик» недоумевает, как может царь получить имя бога или героя? Но если отбросить сам метод «аналитиков», то все встает на свои места. Мифологизация Троянской войны началась в период греческой архаики, а развилась уже в классический период. На периферии Греческого мира летопись Троянской войны еще не приобрела священного характера, и поэтому имена давались в прежней микенской традиции. А в те времена, как мы теперь знаем из расшифровки кносских и пилосских табличек, имена, звучащие в Троянском эпическом цикле, были распространены и давались обычным людям. Последующая традиция заставляла греков строго следовать правилу: никаких священных имен своим детям они не давали (не говоря уже об именах богов). Именно это и свидетельствует о периферийном расположении города Кима, а вовсе не о заимствовании имени Агамемнона из «Илиады». Единственное разумное предположение — что царь Кимы получил свое имя по имени своего отдаленного предка, возможно — участника Троянской войны. Это предположение принадлежит Страбону. Но обосновать его нет никакой возможности. Одинаковость имен еще не значит, что они принадлежат одному родовому стволу. И даже если догадка верна, она ничего не дает для понимания истории Троянской войны или истории Древней Греции. Ясно только одно: царь Кимы не был прототипом ахейского царя Агамемнона. И противоречивость образа Агамемнона связана не с разнородностью отношения расподов, выдумывающих эпос, к прототипу, а с достоверностью исторического облика реально существовавшего царя — одной из ключевых фигур Троянской войны.