Андрей Савельев - Троянская война. Реконструкция великой эпохи

Если перенос Гектора в Фивы выглядит совсем уж абсурдным, то любителям деструкции эпоса легко воспользоваться одноименными городами, чтобы любой ценой оторвать Гектора от Трои и аннулировать ценность «Илиады». При этом из самой же «Илиады» берутся сведения о Фивах Гипоплакийских — размещенных у подножий лесистого Плака. Из этого города родом Андромаха — жена Гектора. И это впечатляет «аналитиков»: прах Гектора оказывается в Фивах и жена его родом из Фив. Отсюда выводят, что Фивы Гипоплакийские — это на самом деле просто выдумка или путаница, а речь идет о беотийских Фивах, откуда родом и Гектор, и Андромаха. Чтобы объявить Фивы Гипоплакийские выдумкой, очень подходит сведение Страбона о том, что он не нашел в Троаде ни города, ни места с именем Плак или Плакс, ни леса близ горы Ида. Проблема лишь в том, что со времен Гектора и Андромахи промелькнуло более тысячелетия. За это время мог исчезнуть и лес, и название местности, и народ, давший ей имя. И, разумеется, город.

Нет Фив Гипоплакийских в Троаде — их начинают искать где угодно. И находят еще одни Фивы во Фтии — как раз у подножья горы. Если уж Гектора так нужно убрать из Трои, то можно просто отбросить гипоплакийскую локализацию. Достаточно, что есть Фивы, и Андромаха превращается в жительницу Средней Греции. Ну а за ней, разумеется, из Троады переносят и Гектора. Мало того — и Ахилла тоже. Ведь Ахилл родом из Фтии. Зачем ему отправляться в Троаду и искать там какие-то местные Фивы, если рядом с ним есть другие Фивы, которые можно разгромить и разграбить?

Зацепка «аналитиков» — поиски прототипов для эпических героев. У самого раннего эпоса прототипов быть не может — они бытийствуют в самом эпосе. Поэтому эпос надо лишить древности. И Гомера переносят из VIII–VII вв. — во времена на полтысячелетия позднее. Тогда обнаруживается и прототип — царь Хиоса, где чудным образом живут и гомериды — хранители гомеровского эпоса. Хиосский Гектор ведет происхождение с о. Эвбея; именно он приобщил Хиос к Ионийскому союзу. Ничего особенного в деяниях этого царя нет, поэтому Гомеру отдают только его имя. Как будто у Гомера был дефицит имен. Обратное наименование тоже выглядит достаточно проблематичным: греки не давали своим детям имена героев. Это могло быть воспринято как кощунство. Откуда же Гектор на Хиосе? Пожалуй, эту проблему стоит оставить энтузиастам, твердо решив, что к гомеровскому Гектору он не имеет никакого отношения.

Самой фантастической ревизией Гомера у «аналитиков» является утверждение о том, что все достоинства гомеровского Гектора происходят оттого, что в реальности он был ахейцем или ионийцем, а потом, перекочевав в лагерь противника, сохранил свои позитивные характеристики.

Все эти изощрения, имеющие широкое хождение в научной литературе, означают только одно: вместо реконструкции исторических событий, свою славу исследователи ищут в похоронах всякой историчности в сочинениях Гомера. Они хотят похоронить вместе с эпосом всех его героев и заместить их вымышленными сказочными персонажами.

Историчность Приама доказывает эпитет «копьеносец», который явно сформировался до Троянской войны, до «Илиады» — из неизвестных нам сюжетов троянской истории. Но подобные соображения не интересуют специалистов по расчленению Гомера.

Они пытаются зацепиться за имя «Приам», объявляя его «негреческим». Все дело в суффиксе «-ам», характерном для малоазийских имен. Что же это доказывает? Что Приам — не грек? Тогда в современной России большая часть населения, носящая греческие имена, должна считаться нерусской. Но такой нелепости никто не утверждает. Между тем, имя царя Трои сходно с греческим глаголом «приамай» — «покупать», «жертвовать». Это сходство, конечно, тоже ничего не доказывает, а древняя притча о пленении Приама и его сестры Гесионы Гераклом и выкупе Приама сестрой после своего освобождения может считаться выдумкой, специально предназначенной для объяснения имени. Тем не менее, это может быть и обычным совпадением, которое потом уже связали с именем — Приамос.

Приамос — звучит в языках, близких к Троаде народов, знаково. В хетто-лувийском языке оно означает «первый, лучший» (примерно то же означает и имя «Парис»). Трансформация этого прозвища (может быть, означающего «первенец») в имя также обозначено в имени Парийамувас. В греческом варианте оно превращалось в Прийамуас, Приамос. Однако, неясно, первично ли имя или прозвище. И нас это не особенно волнует. Ведь происхождение имени — это отдельная проблема. Что имя Приама могло иметь как греческие, так и хетто-лувийские истоки, ничего не говорит о его выдуманности, которую так страстно хотят доказать «аналитики», какого бы гомеровского героя они ни касались.

«Аналитический» подход, призванный разорить «Илиаду» до основания, предполагает однозначно установленным, что Парис — это тот самый Алаксандус, который упомянут в хеттских хрониках. Поскольку вся «Илиада» в этом подходе выглядит поздней поэтической фантазией, а других «фактов» в подтверждение этого домысла просто не существует, Парис становится ключевой фигурой, которой «аналитики» пользуются как инструментом для разрушения «Илиады».

Вырвать Париса из Троянской войны, будто бы, позволяет примитивный довод о том, что Алаксандус явно старше событий, описанных в «Илиаде». Поэтому вместо эпической последовательности наследования троянского престола Трос (Трой) — Ил — Лаомедонт — Приам, выдумывается совершенно абсурдная Александр — Гектор — Приам. При этом, разумеется, от «Илиады» не остается камня на камне, и все свидетельства Гомера представляются ничего не стоящими — в сравнении со смутным хеттским текстом и доводами «аналитиков».

Казалось бы, на этом можно было оставить в покое Приама, но нет, его фигура объявляется в целом «странной», поскольку он бездействует в течение большей части «Илиады». Фактически его роль — больше литературная: он известен разве что своей поездкой к Ахиллу и выкупом тела Гектора. Трагизм сцен, которые мы воспринимаем, исходя из собственного переживания художественных произведений, театрального пафоса, крупных планов кинематографа, на самом деле — выглядят достаточно сдержанно, если учесть, что похищение тел поверженных героев и выкуп их родственниками был сложившимся обычаем для ахейцев, а троянцам пришлось его принять и привыкнуть к нему за десятилетие войны. Нам чудится милосердие там, где налицо хладнокровный расчет. И мы воспринимаем ритуальные рыдания как острый психологизм.

Приам считается «странным», потому что на десятом году войны просит Елену представить ему ахейских вождей, за которыми он наблюдает с башни. Простейшее понимание того, что сцена относится к началу войны, а в «Илиаде» она заняла свое место в результате перестановки незатронутых исправлениями блоков, как-то не укладывается в головы «аналитиков», и они начинают размышлять о каких-то сознательных подтасовках, которые были предприняты древними певцами. По крайней мере, этот фрагмент «Илиады» считают недостоверным.