Михаил Владимирский - Афинская олигархия

Относительно того, чем Критий занимался в период изгнания, источники также расходятся во мнениях. Согласно Ксенофонту, в 406 г. он находился в Фессалии, где совместно с неким Прометеем вооружал пенестов против их господ и боролся за установление демократии (Hell., II, 3,36). Существует другая, может быть, более верная традиция относительно деятельности Крития в Фессалии, согласно которой, его целью там было насаждение и усиление олигархии (Filostr. Vita soph., I, 160). Версия Ксенофонта представлена в оправдательной речи Ферамена — образце судебного красноречия, для которого очернение противника, даже в ущерб объективности, было обычным явлением. Отношение самого Ксенофонта к Критию было иным, как мы можем видеть из другого его произведения (Mem., I, 2,24).

Возможно, именно в изгнании окончательно оформились лаконофильские взгляды Крития, нашедшие свое полное выражение в его литературном творчестве. Критий, сын Колласхра, один из виднейших представителей старшей софистики, является автором двух «Лакедемонских политий», одна из которых была написана в стихах, а другая в прозе. Ими, по всей видимости, пользовались Ксенофонт при написании собственной «Лакедемонской политии» и Платон при работе над «Законами» [259] Ollier F. Op.cit. P. 168–169. . К моменту возвращения в Афины Критий не делал тайны из своего кредо: «спартанское — это лучшее» (Xen. Hell., II, 3,34).

Платон в VII письме пишет: «Во главе происшедшего переворота стояли 51 человек в качестве правителей: одиннадцать в городе, десять в Пирее — каждая из этих коллегий ведала агорой и всем, чем надлежало управлять в[обоих] городах, — Тридцать же стали самодержавно управлять всем» (324b–325a). Платон, как и Аристотель (Ath. pol., 5,1), называет Тридцать самодержавными правителями, однако он не отделяет их от коллегии одиннадцати и правителей Пирея.

Здесь прежде всего интересно то, что Пирей как будто приравнивается к Афинам и называется asty . Может быть, это оговорка Платона, но, возможно, Пирей, ввиду его исключительного значения, в то время был действительно выделен в отдельную административную единицу и считался asty , хотя и не имел прав полиса. Десять правителей представляют собой типичную декархию, из тех, что насаждал Лисандр в малоазийских городах. Вероятно, эта коллегия была назначена по его приказу, о чем говорится у Плутарха (Plut. Lys., 15) [260] Жебелев С.А. О «Тирании Тридцати» в Афинах//ВДИ, 1940, № 1. С. 28. .

Затем следует отметить роль, которую играла коллегия одиннадцати. Во времена Тридцати тиранов они явно не были просто «стражами тюрьмы», как говорится у Аристотеля (Ath. pol., 35,2; 52,1). На них, как и на десять пирейских правителей, возлагалась забота о поддержании общественного порядка и внутриполитической безопасности, а также, по-видимому, политический сыск. Платон особо подчеркивает, что к их ведению относилась афинская и пирейская агора — это вполне понятно, ведь агора в античных городах была центром как торговли, так и общественной жизни [261] Там же. .

Таким образом, следует признать, что Платон с полным правом мог говорить о правительстве пятидесяти одного, стоявшем во главе переворота 404 г. Это подтверждается и тем, что только на представителей трех этих коллегий не распространялась амнистия, принятая после восстановления демократии (Xen. Hell., II, 4,38; Arist. Athot. pol., 39,6).

Тридцать пришли к власти под лозунгом возвращения к patrios politeia (Xen. Hell., II, 3,2,11; Aristot. Ath. pol., 34,3), поэтому при создании государственного аппарата им надо было позаботиться о кажущемся сохранении традиционных государственных учреждений, и притом сделать так, чтобы эти учреждения были послушными орудиями в руках правительства.

«Став господами государства, тридцать <���…> назначили пятьсот членов совета и остальных должностных лиц из предварительно намеченной тысячи кандидатов» (Aristot. Ath. pol., 35,1). Что касается Совета пятисот, то, как мы знаем из Лисия, он и до переворота состоял, в основном, из сторонников олигархии, поэтому при новой власти был переизбран почти в полном составе (Lys., XIII, 20). Остальные пятьсот «из числа тысячи» были привлечены для замещения всякого рода должностей, количество которых не было, вероятно, сокращено, так как Тридцать, по крайней мере, на первых порах старались сохранить видимость демократической конституции [262] Там же. С. 30. .

Согласно как Аристотелю, так и Ксенофонту, правление Тридцати поначалу казалось действительно умеренным и стремящимся к «древней политии». Они убрали из Ареопага таблицы с законами Эфиальта и Архестрата относительно ареопагитов и отменили те из законов Солона, которые давали повод к недоразумениям и простор для деятельности сикофантов, например, оговорки относительно права завещать состояния [263] Речь, видимо, идет о законе, позволяющем, в случае бездетности, завещать свое имущество, тогда как прежде оно оставалось за родом (Plut. Sol., 21). , а также право принимать окончательные решения спорных вопросов (Aristot. Ath. pol., 35,2). Суд присяжных был вообще отменен [264] Это следует из того, что в период правления Тридцати именно Совет пятисот занимался судопроизводством, именно он, а не гелиэя, выносил приговоры сикофантам (Xen. Hell., II, 3,12), стратегам-заговорщикам (Lys., XIII, 35) и Ферамену (Xen. Hell., II, 3,50). , возможно, еще до назначения нового аппарата государственного правления, так как именно гелиэя проводила докимасию чиновников, а судебная власть перешла к Совету пятисот и, вероятно, отчасти к Ареопагу, к которому в связи с отменой законов Эфиальта, должно было вернуться право суда по делам об убийствах. Затем, к общему удовлетворению, была искоренена одна из страшнейших язв демократии: известные общественности сикофанты были арестованы, осуждены и казнены (Xen. Hell., II, 3,12). Аристотель добавляет к этому, что преследованию подвергались лица, «подлаживавшиеся в речах своих к народу вопреки его настоящим интересам, аферисты и негодяи, и государство радовалось этому, думая, что они делают это во имя высших интересов» (Aristot. Ath. pol., 35,3; ср.: Xen. Hell., II, 3,12). Видимо, имелись в виду демагоги и прочие лица, запятнавшие себя неблаговидными поступками в период радикальной демократии.

Укрепляя свою власть, Тридцать по-прежнему не рассчитывали на собственные силы и потому старались заручиться военной поддержкой Спарты. При содействии Лисандра им удалось добиться присылки спартанского гарнизона численностью около 700 человек во главе с гармостом Каллибием, который они согласились содержать за счет города до тех пор, пока не «устранят дурных людей», то есть не избавятся от всех политических противников (Xen. Hell., II, 3,13; Aristot. Ath. pol., 37,2).

Теперь, под привычной и надежной охраной спартанских мечей, новоявленные правители Афин развернулись по-настоящему. Машина террора заработала в полную силу, уничтожая не только сторонников радикальной демократии, но и всех, кто мог оказаться опасным, включая зажиточных людей с вполне умеренными взглядами и даже представителей аристократии (Xen. Hell., II, 3,39–40). Аристотель называет цифру в 1500 человек как общее число пострадавших от террора Тридцати (Ath. pol., 35,3). К этому моменту отношения между Критием с его группировкой и Фераменом становятся все более натянутыми.